Я ограничен в праздничном шатании,
в замёрзнусти и нудности таяния,
в алкашести и искусственной трезвости,
в масштабе размашести
и полезности.
Я озадачен предельностью знания,
переполнен глупостью искания,
праведники достали
языками поносными,
легче с детьми, труднее с взрослыми.
Но формулируя абсолют идеальности,
мне б не забывать уточнять тональности…
Всё однозвенно и справа, и слева,
но важны детали, чтоб сердце сумело
распознать знаковестие в туманном рассвете,
чтобы не запутаться в благословительной смете.
Мир идеален в своей суете,
и я идеален – сам и по-своему,
одному просторнее в высоте.