УЗБЕЧКА
Сложно жить, когда у тебя в голове драконы рядом с бабочками, садизм – с застенчивостью, а разврат – с хорошим воспитанием.
Я сижу на полу, прижавшись спиной к входной двери и как будто разглядываю холл своей новой квартиры. Я ничего не вижу перед собой, я смотрю фильм, который воспроизводит прожектор моей памяти.
Ташкент. Чиланзар. И новость, – родителей больше нет.
Машина, в которой они возвращались от друзей из Алмалыка, взлетела на воздух на въезде в город.
Мне, 17 лет. Брату, 24, у него своя семья, маленький ребенок. И отношения у нас, далеки до братских, да что говорить, нас и родственниками трудно назвать, если не знать, что мы родные брат с сестрой. У нас было разделение родительской любви с самого моего рождения, во всяком случае, мне так казалось. Сколько себя помню, моим воспитанием, развитием и образованием, занимался мой любимый папа. Брата же боготворила мама. И между нами, лет так с 10, было соперничество, кто умнее, кто лучше и выносливее. Юношеский максимализм со стороны обоих. Папа всегда занимал хорошие должности, поэтому мы как дети, особенно ни в чем не нуждались. Но так как я была его любимицей, меня баловали особенно тщательно. Правда, толи сказалась память прошлых жизней, толи желание папы, видеть свою дочь в дальнейшем идеальной женщиной. Толи я тянулась за братом, а он всегда пытался доказать отцу, что он достоин быть его сыном и продолжателем рода. Все это в совокупности, позволило мне начать читать в три года, а читала я очень много. Начало первого класса я начала с изучения иностранного языка, а продолжила учебу уже с глубоким изучением трёх иностранных языков, это если не считать местных: казахский, узбекский и татарский, на которых разговаривали дети нашего двора (Ташкент был многонациональным городом и соседи по площадке, по подъезду, по дому, по кварталу, всегда дружили между собой. О нас, о детях и говорить не стоит, мы были все братьями и сёстрами. Друг за друга стояли стеной и, если бы кто-то в то время потребовал отдать жизнь за друга, отдали бы не задумываясь). Преданность близким, друзьям, почитание и уважение к старших, любовь к Родине, мы впитывали с молоком матери.
Занятия плаванием было само собой разумеющем (а без этого в Узбекистане было никак, при том что лето начиналось уже в марте, а заканчивалось в лучшем случае в ноябре и все каникулы дети проводили на водоемах, озёрах, бассейнах, каналах и арыках).
Занятия танцами было обязательным условием папы.
Каратэ я занималась вынужденно, так как это было модно для мальчиков, и брат это не мог упустить, а так как я была в определённом возрасте его тенью, которую он не имел права выпускать из вида, таскал меня везде с собой. Сначала я была его грушей, а когда мне это надоело, начала учиться защищаться, что и привело меня в этот вид спорта.
Стрельбой из лука, а потом уже пулевой и стендовой, я занялась, чтобы доказать мальчишкам, что меня можно брать в команду, когда мы играли в войну и в казаки разбойники.
Брата я очень любила и тянулась за ним, что бы он не разочаровывался во мне. Все это было ровно до того момента, пока в мои тринадцать лет, тренер по карате повязал мне чёрной детский пояс. Секция была закрытой, поэтому все турниры проходили нелегально. Соответственно и завоёванные титулы, не воспринимались нами серьезно. Но гордость и ответственность всегда сопровождала нас, за наши заслуги и достижения. Я к этому никогда не стремилась, просто меня учили, если за что-то берешься, делай это либо хорошо, либо совсем не делай. Для брата это оказалось последняя капля из всех потоков моих достижений и наград. Никогда не забуду, как после эмоциональных поздравлений папы, где он сказал, что только я достойна носить фамилию нашего рода. Конечно он не умолял достижений брата, просто этим хотел поддержать мою мотивацию в достижении целей. Брат тогда учился уже в университете на филологическом факультете. Но видимо гордость и эгоизм, не позволили ему проникнуться смыслом основной мысли отца и вечером брат с ненавистью в глазах, признался, что меня ненавидит и лучше бы я вообще не рождалась в нашей семье. Я не перестала любить своего брата, но с этого момента тянуться мне было уже не за кем.
Школу я закончила с золотой медалью и подала документы в университет на факультет журналистики.
Моя память очень избирательна, она как-то сама определяет на какие полки отсортировать ту или иную информацию, чтобы не мешать сосредоточится на данных обстоятельствах или задачах. Но тот день, то горе, та трагедия, которую я испытала, когда я осталась совсем одна, я помню поминутно. Папа действительно был частью меня, и я интуитивно чувствовала его волнение с самого утра. Первое что я спросила, когда он позвонил:
– Пап, что случилось? Ты как себя чувствуешь? Что-то с мамой?
– Туська, ты тоже это чувствуешь, да? Я тебя прошу, ты сегодня побудь дома, пока мы не вернёмся. Будь умницей. (Я так думаю, что он волновался за меня, как будто это со мной могло что то случиться.)
У меня выступили слезы, но я не подала виду, а он продолжал, при том так тихо, как будто боялся, что его кто-то услышит.
