Унтер-офицер Эрих Восса, башнер
Приползли мы с рекогносцировки обратно в расположение, вылезли на башню – майор сигарету запалил и только мне портсигар протянул, глядь – Ральф Бауман, как из-под земли, рыжей своей, насквозь неуставной бородкой маячит. Вытянулся, откозырял:
– Господин майор, прибыло обещанное пехотное подкрепление.
Не понравилось мне то, как Ральф это сказал. Вольфу, похоже, тоже. Дождался он, пока я сигаретку стрельну, защелкнул портсигар, в карман спрятал…
– Ну что, – говорит, – пойдем, Эрих, поглядим на союзников, – на землю спрыгнул и зашагал, не оглядываясь.
Я помешкал чуть, мозгой пораскинул, сунул сигаретку за ухо да нырнул в люк за «бергманном» своим. Благо далеко тянуться не надо – он у меня к борту аккурат под крышей приспособлен. Достал, затвор продернул, на шею повесил и припустил за майором.
Прошли мы через подлесок, к дороге. Выходим из-за елок – стоят. Два грузовика, три автобуса, гражданских, свежеконфискованных – любят синие с комфортом разъезжать – и две легковушки. Передний автобус – старичок «бээмвэшный», года тридцать восьмого, и возил он, судя по подновленной недавно надписи вдоль борта, детишек в школу церковную. А сейчас на крыше над кабиной пулемет крупнокалиберный торчит, кожух дырчатый в небо задрал. И флаг тряпкой обвис. А флаг этот – я к нему повнимательнее пригляделся и аж с шага сбился! Черный флаг. Сплошь черный, даже одну синюю звездюлину для приличия намалевать не пожелали.
Анархия! Мать, так ее и разэдак, порядка! Вот уж свезло так свезло. Прям слов не хватает, ни родных немецких, ни русских, что от пленных нахватался.
У социал-интернационалистов, союзничков наших – а, откровенно говоря, нанимателей – по крайней мере хоть какая-то, как говорит Вольф, сверхидея имеется. Та еще, правда, идея: взять да переделить все мировое добро поровну, невзирая на титулы, звания и природную кучерявость и узкоглазость. По мне, так бредовейшая идея. Я на негров этих, не наших аскеров колониальных, вкусивших уже германской культуры, а диких, первозданных, так сказать, во время нашего «африканского турне» вдосталь насмотрелся! А китайцев, к тому же, говорят, еще и много. И что, с ними делиться? Да ну… пусть сначала говорить по-человечески научатся!
Но у анархистов даже и такой идеи не имеется. Полная свобода – твори чего хошь, кого хошь стреляй… беспредел. Обер-лейтенант Фрике, помнится, говорил, что нормальному немцу эта самая анархия органически противна.
Народу во всем этом обозе, считая тех, что уже по кустам разбрелись, сотни три. В форме из них хорошо если четверть, а остальные… ладно бы просто в гражданке, а то ведь один в халате шелковом, другой в смокинг вырядился – а из-под фалд кальсоны торчат. И бабы – одна, две… пятерых я насчитал, а потом у меня от возмущения считалку перехватило.
– Вольф, – повернулся я к майору, – это ж издевательство натуральное! Этот сброд… патроны тратить жалко, разве что на гусеницы намотать!
– Спокойно, Эрих, – процедил сквозь зубы Кнопке, – не будем судить по внешнему виду, – и недобро так ухмыльнулся.
Охранения, понятное дело, эта гопа никакого не выставила – мы почти до дороги дошли, пока нас одна девка не засекла, да как завизжит, бутылкой тыча:
– Кайзерцы! Гляди, братва, кайзерцы!
Как они сразу затворами защелкали…
Вольф остановился, затянулся напоследок, окурок аккуратно так каблуком сапога притоптал и спокойно, вроде бы и голоса не возвышая, поинтересовался:
