Ради неё он резал людей на куски. Ради неё он слушал стоны, вопли, мольбы о помощи. Он пускал в ход всю свою бесчеловечность, терпел кошмарные голоса у себя в голове, взывающие к справедливости, слизывал со своих губ и глотал чужую кровь. Он купался в крови, закрывал глаза, вдыхал аромат истерзанных тел и улыбался.
Всё это он делал ради неё.
Начало его бесчеловечным действиям положила случайность. Художник, рисующий потрясающие пейзажи изогнутых гор и расплывающихся деревьев, черпающий вдохновение от рассказов своей возлюбленной жены. Они жили на окраине города. Окраине, по живописности уступающей даже канализационному колодцу. Грязный город, грязная земля, грязные сухие деревья, пыль и мусор вокруг. Но всё это забывалось в уютной квартире, где художник часто садился перед имитирующей камин печкой и слушал рассказы своей возлюбленной, покачиваясь в кресле-качалке и попивая глинтвейн.
В своей голове он чётко видел эти покатые холмы, эти шелестящие листвой деревья и ватные облака, о которых говорила его супруга. Она рассказывала удивительные истории. Часто они были о маленькой девочке, которая попадала в необычный мир, населённый всевозможными духами, диковинными зверями и прочими обитателями. И почти в каждом рассказе были дирижабли, летящие по бескрайнему и чистому небу.
Всё это, конечно, было выдумкой, но как же они цепляли… Они разливались красками в его голове, перемешивались между собой, заставляли его не спать по ночам. Художник насыщался образами этих земель, а затем запирался на ночь в своей комнате-мастерской, передавая свои впечатления на холст. Иногда случалось так, что он не мог остановиться, пока не закончит картину. Иногда он не мог остановиться и после этого. Жена буквально отдирала его от размалёванного холста, успокаивала трясущиеся от возбуждения руки. В эти моменты Художник не мог ни есть, ни пить, а лишь говорить о том, как же прекрасна его очередная картина.
Он был болен своим мастерством.
Художник не раз просил свою супругу записать эти сказания, сделать из них книгу, но она лишь улыбалась и говорила, что это не для неё. Она умеет лишь видеть. Он, как оказалось, мог лишь передавать.
Его картины были известны по всей стране и даже за рубежом. На выставках, посвящённых его работам, люди часто спрашивали, что же его вдохновляет на такие великолепные образы, и он всегда отвечал, что его вдохновляет супруга, и ничего более. Он говорил правду, и, как потом он понял, правдой так же оказалось его короткое «ничего более».
Правдой в отношение картин, конечно же.
Случайность, лишившая Художника способности писать картины, возникла в виде огромного грузовика, который сбил его жену на пешеходном переходе. Пьяный водитель то ли не заметил её, то ли не рассчитал тормозной путь, точно сказать уже нельзя, ведь он повторял, что его отвлёк сам дьявол.
Дьявол в виде горячительной жидкости из стеклянной бутылки.
Художник умер в тот же день, что и его жена. От него остался только пустой человек, упивающийся горем. Долгие месяцы он сидел в своей опустевшей квартире, пытался браться за кисть, но из-под неё выходили мёртвые линии и нелепая мазня. Мёртвый художник не может рисовать, это он понял сразу.
А то, что осталось от него, на самом-то деле рисовать и не хотело. Оно хотело лишь услышать голос своей возлюбленной, услышать очередные истории, с которыми остатки художника унеслись бы прочь из этого мёртвого мира в странствия по живописным холмам, лесам и горам. Он возненавидел своего отмершего художника, возненавидел своё ремесло.
Иногда, когда он лежал один в их большой, но теперь казавшейся просто огромной, кровати, к нему приходили мысли, что его жену можно вернуть. Засыпая, он клялся себе, что без раздумий отдал бы свою душу самому дьяволу, лишь бы снова быть с ней. Утром же на него находило смирение, что теперь остаток жизни он проведёт один.
Но он мечтал увидеться с дьяволом…
Дьявол пришёл к нему во вторник, в полдень. Тогда Художник почувствовал, что дома стало как-то слишком тесно, и эта теснота буквально вытолкнула его из дома, не дав взять ни деньги, ни что-то ещё. Грязный, помятый, обросший густой щетиной, он как пробка выскользнул из подъезда, в испуге оглядываясь на огромное девятиэтажное здание, казавшееся ему непривычно громоздким. Оно напоминало мерзкое чудовище, которое долго и упорно жевало его, и теперь, наконец-то, выплюнуло.
Засунув руки в карманы брюк, он пошёл вперёд, отключив свои мысли. Его словно вела неведомая сила, зазывала его, иногда толкала в спину. В забытье он не понял, как очутился в тёмном переулке. За спиной раздалось цоканье каблуков и мерзкий смешок. Обернувшись, он увидел высокого худого мужчину в чёрном строгом костюме. Такого же цвета была рубашка, и от избытка черноты Художник даже не смог разглядеть, был ли у него галстук.
– Вот мы и встретились, – произнёс мужчина звонким, хрипящим голосом.
Его лицо исказила хищная ухмылка, обнажающая десны и демонстрирующая ровные, сверкающие даже в этом тёмном переулке, зубы.
