В пещере мрачной, в темноте за пеленой времен
Сидит, забытый людом, низменный и злобный,
Гигантский огнедышащий дракон,
На веки вечные в темницу заключенный.
Он грозен, стар, как мир, но терпелив.
Путь в логово его порос травой по горло.
Настанет день, и ищущий упорно
Сам ступит внутрь, экзамен провалив,
И рухнет на колени, сдав покорно
Дракону даму, жизнь, и бытия мотив.
Вычурный краснобокий «Купер» плавно выехал из гаража, сверкая черной лакированной крышей. Дениэл еще раз взглянул на окна комнаты подруги, но останавливаться не стал: стрелки часов и так приближались к полудню, а впереди его ждала дорога в, по меньшей мере, восемьсот миль.
Окинув прощальным взглядом Сан-Франциско, отражавшийся в зеркале заднего вида, он пересек мост до Окленда, а там свернул на север в сторону Сакраменто. Ровный гул мотора успокаивал настолько, насколько вообще это было возможно в данной ситуации. Благодаря тому, что они с Алексой разбирали автомобиль на части, а потом собирали назад, усердно стараясь, чтобы не осталось лишних деталей, «Купер» шел, как с конвейера, ничем не беспокоя водителя, который впервые в жизни отважился на такую дальнюю поездку за рулем.
– Молодец, девчонка! – Усмехнулся он, радуясь, что машина на ходу.
Тоска по поместью и работе оказалась менее значимой, по сравнению с крупным тремором сердца от мыслей о Миррормонте. Дениэл выкрутил руль «Купера» влажными от волнения руками на автомагистраль, тянущуюся до самого Сиэтла, и вжал педаль акселератора в пол. Ровное полотно дороги убаюкивало, усыпляло его, но останавливаться шофер категорически не желал, опасаясь того, что не выдержит паузы в механических движениях и провалится в убогие мыслишки. Если чернь прошлого засосет его, парень запросто наломает дров в Миррормонте, или вовсе повернет назад раньше, чем прочитает название городка на въезде в него.
Поздно вечером, отпахав шестьсот двадцать миль, он все же вынужден был сделать остановку. Глаза устали от постоянного напряжения, а спину ломило так, словно именно по ней ехал всю дорогу «Купер». Дениэл остановился в первом попавшемся придорожном отеле недалеко от Портленда, а утром, вскочив слишком рано, выехал в сторону дома, который «домом» он мог назвать с большой натяжкой.
Уроженец городка не был в нем уже почти девять лет. Спустя неделю после его восемнадцатилетия, мать ошарашила его фразой, на всю жизнь отпечатавшейся у него в голове:
– Убирайся, Дениэл! Уезжай из этой дыры и никогда не возвращайся!
Совершенно серьезная и невозмутимая, она стояла у распахнутой двери, готовая закрыть ее за ним. Он, шокированный, успел собрать с собой только кое-какое белье и незаметно вынуть из своего тайника двадцать сэкономленных долларов, прежде чем оказаться на улице. У выхода Сара требовательно протянула ладонь, на которую без слов приземлился его ключ от дверей трейлера. Десяти лет совместной жизни с ней Дениэлу хватило для понимания, когда Сара шутит, а когда – нет, и тогда как раз был второй вариант. Он просто отдал ей чертову железку и сгинул в темноту ночи гордой походкой побитого пса.
Первые пару недель он перебивался по друзьям, но ни Фишеры, ни Роджерсы не заслужили того, чтобы кормить еще одного нежданного мужчину в их семье. Он продал за смешную цифру свой ржавый и оставшийся не у дел двухколесный «Триумф Бонневиль», получил на заводе расчет, и к концу финансовой эпопеи имел хоть какую-то начальную сумму для того, чтобы учиться выживать самостоятельно.
В Сиэтл на поиски подходящей работы он уехал, ни с кем не попрощавшись. Дениэл едва проскочил мимо ранней пташки, Марты Фишер, снующей по кухне, потому что женщина бы наверняка начала его отговаривать. А идея свалить из этой дыры, которую подсказала ему мать, виделась теперь для него едва ли не самым лучшим решением.
Так он исчез из городка, став для его жителей «пропавшим без вести».
Чем сильнее приближался он к родному дому, тем гаже становилась погода. Тяжелые свинцовые тучи с лиловым отливом угрожали выдать партию воды, что и сделали сразу после Оборна. Пришлось включить щетки, мерно ползающие теперь по лобовому стеклу.
Съезжая с автострады на трассу, идущую почти до самого Миррормонта, он понял, что не готов. Вот так просто. Не готов предстать перед глазами знакомых, не готов к встрече с матерью, он вообще не готов жить дальше с этим грузом.
К тому моменту, когда «Купер» собирался повернуть на развязке в сторону Миррормонта, Дениэл переволновался настолько, что ему уже стало наплевать на предстоящую реакцию матери. Он уже настолько ни на что не надеялся, что становилось паршиво от бесполезности проделанного пути. Внутренний диссонанс разрывал его мозг, не давая возможности хоть сколько-нибудь подумать рационально.
Своим тревожным лихорадочным разумом Дениэл сообразил, что ни черта не вырос за эти годы, он возвращался в ту же точку, из которой убежал однажды, но потерял время на удовольствия Сан-Франциско, которые сейчас казались нереальными, выдуманными.
