Когда жизнь катится в пропасть – улыбайся. Даже, если нет повода. Особенно, если нет повода. Пусть другим кажется, что у тебя всегда всё хорошо, так проще. Боль нужно запечатывать внутри, выжигать калёным железом. Главное, не расплескать. А ещё очень важно не забывать тех, кто возил мордой по асфальту и втаптывал в грязь. Им тоже нужно улыбаться, чтобы бдительность усыпить, да только не забыть бы харкнуть в наглую рожу перед тем, как раскроить череп о бетонную стену.
В моём пустом и стылом доме тишина, и лишь мерный стук часов напоминает ещё, что жив. Пока ещё могу слышать, вижу что-то, пусть и одним глазом, и даже иногда что-то чувствую. В большом окне отражается ночное небо, но сквозь защиту стеклопакета не пробивается ни единый звук. Мне мало воздуха, я задыхаюсь, но нет ни сил, ни желания подняться и хотя бы высунуть голову в форточку.
А может, вылезти в окно, перевеситься и сигануть к чертям собачьим вниз? Грехи утянут в адскую бездну, в которой мне самое место. Многих из нас там заждались, а мы всё не дохнем и не дохнем. Так, быть может, ускорить этот момент?
Боялся ли я когда-нибудь смерти? Не помню. Терять страшно, умирать самому часто даже не больно. Так чего тянуть? Именно сегодня, в день рождения оборвать все нити раз и навсегда? За той чертой меня многие ждут, чтобы в глаза посмотреть, вот и получат такую возможность.
В детстве я верил, что всегда буду жить правильно, честно. Принципы, воспитание, образование… всё это было таким привычным, единственно верным. Но потом жизнь сломала пополам, перекрутила через мясорубку, расплющила и, пропустив через горнило, выплюнула в большой мир другим человеком. Годы боли и беспросветной тоски, когда бился о стену головой, лишь бы снова живым себя почувствовать, всё это изменило хорошего мальчика Родиона Мещерского, похоронив его под толщей грехов и неверных решений.
Многое бы отдал, чтобы прожить жизнь иначе, но прошлое невозможно изменить. Всё содеянное так и останется лежать каменной плитой на совести, а мне лишь остаётся с этим мириться и стараться пореже вспоминать, чтобы не был так велик соблазн пустить себе пулю в лоб в такой день, как сегодня.
Подношу дрожащую руку к лицу и поправляю повязку, закрывающую пустую глазницу. Я мог сделать операцию, вставить протез и быть похожим на почти нормального человека, но моё увечье – извечное напоминание о том, что пришлось пережить однажды. И эту память не променяю ни на что.
Поднимаюсь на ноги, а затекшее тело покалывает тысячей иголочек. Боль немного отрезвляет, и я иду на кухню, где в холодильнике, кажется, ещё оставалась какая-то жратва. Вдруг мобильный – адское изобретение – оживает, оглашая тишину громыханием басов. Не знаю, кто это и знать не хочу. Единственное, о чём мечтаю сейчас – пожрать, а всё остальное пусть проваливается в жерло вулкана. Но противная железка не замолкает, точно кто-то намеренно собрался свести с ума своей настырностью. Ну и чёрт с ними, пусть хоть посинеют с телефоном в руках.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем у абонента на том конце линии лопается терпение. Усмехаюсь и достаю из холодильника тарелку с холодной курицей, майонез и какой-то, явно подозрительный, салат. Сдохнуть в свой день рождения из-за просроченной жратвы? О, это по-нашему. Зато весело. Гораздо веселее, чем валяться с пробитой башкой на асфальте. Эпично даже.
Расставляю тарелки на широком подоконнике, сам забираюсь на него с ногами и принимаюсь за трапезу. Очень праздничное меню, ничего не скажешь, но идти в магазин отчаянно лень. У меня хандра и депрессия, день рождения и кризис среднего возраста. Я имею право на это хотя бы сегодня. Нужно было, что ли, торт себе какой-нибудь купить. Или там пирожное. Пучок свечек зажёг бы, воткнул в центр и смачно задул. И смех, и грех, в самом деле.
Когда с едой покончено, понимаю, что не наелся. Спрыгиваю с подоконника, открываю шкафчик, где хранится арсенал спиртного, и наливаю себе половину стакана коньяка. Алкоголь обжигает пищевод, заставляет кровь бежать по венам быстрее, а в голове приятный шум. С каждым глотком вроде бы уже и не так паршиво на душе. И не хотел же сегодня пить, но внутри что-то так отчаянно болит, что по-другому не справлюсь. Можно, конечно, поехать к друзьям, позвать сюда кого-то, да только этот день – единственный в году, когда совершенно никого не хочу видеть. Просто не хватит сил и выдержки болтать о всякой ерунде или слушать тосты в свою честь. Лучше уж так, одному в пустой квартире, чем портить постной рожей кому-то настроение. Иногда и мне нужен отдых и крохотное личное пространство.
Беру телефон, смотрю список пропущенных и убеждаюсь, что внимания моего усиленно домогался Карл. Белобрысый гад ещё тот любитель капать на мозги в этот день. Они с Викингом вообще слишком упорны в деле возвращения мне душевного покоя. И ведь знают, черти, то, что другим неизвестно, в чём никогда не признаюсь даже под страхом смерти, от того и боятся, что слететь с катушек могу. Но я давно научился контролировать себя, потому им не о чем беспокоиться. Наверное.
