Лир распахнул глаза, все еще слыша отзвук собственного крика. Сердце заходилось дерганным стаккато где-то в горле, мешая дышать. Из глаз вниз по вискам на сбившуюся подушку щекотно текли слезы. Кожа на голове под волосами взмокла от пота.
Черт. Опять…
Надо успокоиться. Будет ужасно, если его крик разбудил сиделку, и она — сонная и злая — сейчас придет его проверять.
Что за хрень ему снится? Ладно то, что преследовало раньше, сразу после падения. Тогда сны, от которых Лир просыпался примерно в таком же состоянии, можно было легко объяснить. Ведь снился ему проклятый барьер, конь, зацепившийся передним копытом за верхнюю перекладину, и родная земля, которая встретила его так неласково… Ничего удивительного. Именно так чемпион мира по спортивному пятиборью Станислав Лир с закономерным прозвищем Король и завершил свою спортивную карьеру.
Газеты писали: «какая трагедия», «весь спортивный мир в трауре». Так продолжалось неделю. Потом статьи об упавшем с лошади во время соревнований по конкуру спортсмене стали появляться реже, упоминать о нем в новостях перестали вовсе, а после один из федеральных каналов разродился наскоро сляпанным фильмецом под названием «Король Лир», который сам его герой справедливо воспринял как некролог. И угадал. После этого шедеврика о Станиславе Лире забыли напрочь. Был Король и нету… Да здравствует новый.
Интересно, вспоминает ли кто-нибудь о том человеке в подвале, что снится Лиру — о пресветлом доре Бьюрефельте? Плачет ли о нем? Или на него всем точно так же плевать? Из разговоров (если их можно было назвать разговорами), которые постоянно вел с пленником его главный палач — тощий, как смерть, владетель лена под названием Соловьиная долина дор Бариссиан, Лир узнал, что у несчастного есть сестра — пресветлая дора Фрейя Бьюрефельт. Дети не упоминались, а вот эта женщина часто. И каждый раз в самом отвратительном ключе.
— Я доберусь до нее, — шипел Бариссиан. — И ты помешать этому не сможешь. Я возьму приступом твой замок и трахну ее во все дыры. А вот если ты подпишешь правильное завещание…
Пленник в ответ только смеялся:
— Драконовы боги! Ты собрался трахать Фрейю? Как бы она не трахнула тебя. Знаешь, она может.
— Меня? У твоей сестры что, есть член? — издевался тощий.
Но Бьюрефельт лишь презрительно качал головой в ответ:
— Член — не единственный признак принадлежности к числу сильных, Бариссиан. Глядя на тебя, я это понимаю особенно ясно. А ей… Ей, чтобы научить тебя уму-разуму, и скалки хватит.
Дор Бариссиан шипел и разве что не плевался ядом. Покрытый кровью и ожогами пленник продолжал смеяться. Лир этого его веселья не понимал. Не вникая в подробности, из общего контекста, он уяснил, что дор Бариссиан давно имел виды на соседние с его леном земли — владение, названное многие сотни лет назад просто: Морская гавань. Принадлежало оно дору Бьюрефельту — его нынешнему пленнику. Не сумев захватить его лен в честном бою, Бариссиан начал действовать подлостью: подкуп, предательство… И вот результат — владетель интересных ему земель, удачно расположенных на пересечении торговых путей, болтается на дыбе в его подвале, а палачи в заскорузлых кожаных фартуках, повязанных на голое тело, но почему-то обутые в сапоги, иссекли его спину в кровавые ошметки!
В первый раз после такого вот сна Лир подумал: какая чушь! Голозадые палачи! Приснится же! А потом вдруг как-то сразу понял: так и надо. Одежду запачкает кровь, а если без сапог, то можно, например, обжечься, наступив на упавший из жаровни раскаленный прут или просто на выскочивший оттуда уголек. Знание это было таким обыденным и при этом таким… атмосферным, что Лиру стало как-то особенно не по себе.
А самое главное, своим увечным спинным мозгом и задницей в свеженьких пролежнях он прекрасно чувствовал: то, что он видел, не было снами в чистом виде. Это было погружение. Причем, если поначалу он бултыхался где-то у самой поверхности и очень быстро выскакивал из сна с криком, хватая воздух раскрытым ртом, словно на самом деле тонул, то теперь Лир во время своих кошмаров уходил все глубже, становясь уже не только зрителем, но почти участником.
Раз за разом он видел, как плеть со свистом врезается в спину дора Бьюрефельта, разрывая мясо до кости, и его собственная спина отзывалась на это спазмами. Слышал, как пленный кричит от боли, когда его растягивают над жаровней с углями, или задыхается во время пытки водой — и не просто мучился от отвращения, но сам горел, как в огне, и хватал воздух ртом, испытывая удушье...
Ну а днем, когда сны уходили, наваливалась реальность...
Родственников, которые могли бы приходить в больничку с кульками апельсинов, у Лира не было. Со своей любовницей он расстался незадолго до тех злосчастных соревнований. И расстался нехорошо, поймав ее в постели с каким-то хлыщом. Убегая от Лирова гнева, он так потешно напялил на себя задом наперед шелковые трусы из дорогого бутика, что Лир невольно захохотал: намек в виде гульфика на заднице этого паразита был слишком красноречивым.
А вот потом… Вспоминать об этом совершенно не хотелось. Да и, вспоминай не вспоминай, итог один: его любимая, женщина, которая еще недавно заверяла Лира в своих огромных чувствах, в палате интенсивной терапии так и не появилась… Друзья из команды и тренер навещали, но редко. У них был режим и тренировки, забиравшие все время. А кроме них — сборы и соревнования, на которые приходилось уезжать из города, а то и из страны на целые месяцы. Лир на них не обижался… Он им завидовал. Как же он им завидовал! До черноты в глазах и зубовного скрежета. Так, что каждый их приход был для него не столько даром, сколько проклятием. И они, похоже, чувствовали это.
