Дважды пыталась выразить скорбь собственной души по поводу отсутствия вдохновения, и дважды мой компьютер отказывался сотрудничать на одном и том же тоскливом слове «ничего». Он промигивался и рушился в темноту, правда, минуты через две опять включался и преданно смотрел мне в глаза невинным вопросом: «Сменить пользователя?» Подумалось, что это знак и, значит, писать не надо. Раньше вообще не стояло такой проблемы, я не задумывалась над тем, что мне нужно что-то сделать: написать, сочинить, нарисовать, придумать – это просто рождалось, и я испытывала бесконечную радость. И в этом была полная свобода. Все изменилось внезапно, мгновенно и необратимо. Теперь каждый встретивший меня считает своим первейшим долгом поинтересоваться о новинках моего творчества. И когда я отвечаю, что нет новинок этих, что от клавиатуры меня трясет мелкой дрожью, а краски осточертели, как и буквы, то вижу в глазах разочарование, осуждение и упрек. И от этого так нехорошо… Муторно мне от этого. А кому я чем обязана?
Внезапно выяснилось, что многим. У меня появился издатель. Хорошо же – издатель, так гордо звучит, по-взрослому. Я всю жизнь писала для себя, а теперь для народа, поэтому сразу за первой книжкой должна появиться вторая, а за второй третья, и так по списку, не позже чем через полгода, а хорошо бы и раньше, чтобы уже очень любящие меня читатели обо мне ненароком не забыли и не переключились на других, не менее прекрасных писателей. Это бы еще полбеды, но вдобавок к издателю у меня появились галеристы, два одновременно и в разных городах. Один к другому ревновал страшной ревностью, и каждый хотел получить себе все, что бы я ни написала, потому что они жили на то, что я создавала, а хотели жить все лучше и лучше, и удовлетворить их жажду наживы по средствам искусства я никак не могла.
Наверное, поэтому даже у компьютера вылетели последние мозги. Прибавить к этому тот факт, что я крайне безболезненно и незаметно рассталась с мужчиной, который имел обыкновение приходить ко мне в гости раз или два в неделю, но в последнее время вместо чудесных объятий все больше обсуждал мой пустой холодильник и такой же взгляд, – и мы получим, что повеситься надо было еще вчера.
Издателя отослать в даль невозможно. Человек он уважаемый, мной нежно любимый, талантливый писатель и волшебный редактор. Найти его было подарком судьбы, а потерять будет самой большой тупостью. Но о чем писать, если все хорошее и яркое уже описано, нового не нажито, а жизнь в данный момент похожа скорее на суп из шпината с неизбежной горчинкой и без сливок. И закончились в арсенале восклицательные знаки, и эмоции взяли бессрочный отпуск, а последняя давняя любовь оставила после себя невычеркнутый штамп в паспорте и шлейф ненужных связей, которыми я пыталась замазать любовную болячку. На бумажке, маленькой и строгой (в клеточку), пишу напоминалку: «Зайти в суд, забрать документы и сходить в загс». По паспорту я все еще замужем, а развели нас год назад.
Накатило отчаянием, пошла ставить чайник. Нет никакого смысла пытаться выудить из подсознания идею-шедевр. У меня не то что любовного романа, любовного рассказа за всю жизнь не родилось. Мужчины постоянно были второстепенными персонажами, а в картинах так и просто стаффажем. Женских портретов еще наберется десяток, а мужские только шаржи… Задумалась еще глубже. Заварила вместо чая кофе, помешала, засыпала сахаром, вернулась к столу. Ну невыносимо же! Как на эшафот. Вот как представлю, что надо сейчас выстукивать смысловую чечетку, так руки судорогой сводит.
Прохожу мимо стола прямо к окну, не глядя, ставлю чашку, чтобы даже краем глаза не задеть ни одного листа бумаги, ни монитора, ни клавиатуры. За окном стандартный питерский недоснег передождь. Дорожные рабочие ищут люки в только вчера положенном асфальте. Вот напишу про разгильдяйство и бессмысленность бытия, раскрою всему миру глаза на катастрофическое положение русского человека, на взяточничество и казнокрадство, на нелегальную рабочую силу, на… Неужели исписалась так рано и так бесповоротно, что готова скатиться в дешевый журналистский пафос?
Пью кофе, всматриваясь в окна дома напротив. Чуть левее у меня Дом культуры имени некоего Шелгунова, за все время, что я живу на улице Шамшева, я так и не удосужилась выяснить, кто такие Шамшев и Шелгунов, родственники они или только однофамильцы. Может, это сюжет для рассказа, а кто знает, не перерастет ли он в повесть, да в целый роман о героях прошлого. Они прорубали лед, они взрывали танки, они открывали неизведанные земли, они первыми возвестили миру о праве на свободную любовь…
Нет, не стоит. Абсурдно, но не гениально. Эдакий постмодернизм ларечного разлива. Могу фантазировать, не сходя с этого места, воображать ничем не ограниченное количество сюжетов, но каждый из них мне противен заранее. Он и она любят друг друга. Отсюда всегда несколько стрелок: они умрут, он умрет или уйдет, или это сделает она, а в конце они встретятся или не встретятся. Издатель очень просил вставить в новую книгу любовную сцену, чтобы на столе, чтобы в подробностях. Говорит, что я слишком приличная, что меня портит хорошее воспитание. Замечательно, вот я с этого и начну, все нормальные люди, открыв книгу, тут же ее и закроют, а всякая охочая до обнаженной лирики публика разочарованно закроет книгу сразу после, потому что постоянно писать про «возбужденную плоть, которая колыхалась между ее взволнованными холмами» я не смогу. Конечно, у нас всегда есть путь театра абсурда, но начать абсурдом просто, а закончить высокой философией гораздо сложнее. Промелькнула еще шальная мысль сочинить эпическое произведение про самых страшных и противоречивых диктаторов ХХ века, которые столкнулись лицом к лицу. Сталин, Гитлер и Мао… но написать не реальный роман, а фантастический, словно они с детства знакомы, словно все дела совершали друг для друга. Два поэта и художник… Это просто пахнет Нобелевской премией, но, пожалуй, мне не потянуть такой мощной вещи. Отложу на будущее.
