Мы никогда не поймем всего того, что говорил Конфуций, если хотя бы на короткое время не станем такими же, как он. Мы – принципиально другие и смотрим на все его рассуждения исходя из наших более поздних представлений о мире. У нас – рациональное отношение к жизни; мы проповедуем научный подход к вещам и испытываем абсолютное недоверие ко всем тем, кто верит в «чертей и духов». Все такие верящие – те, кто на нас непохожи, – это больные и сумасшедшие. У нас нет желания их слушать, и тем более понять.
Но при этом мы должны хорошо осознать элементарное: к плеяде таких «сумасшедших» относятся все те гении человечества, которым мы обязаны своим сегодняшним нравственным состоянием, и на величии которых держится наша цивилизация. Это – Христос, Конфуций, Платон и Плотин, Будда и Моисей, пророк Мухаммад, Заратуштра и Вэнь-ван, Яджнявалкья и Серафим Саровский, Парамахамса Рамакришна и апостол Павел, Шанкара и Ориген. Мы берем от них одно, но закрываем глаза на другое – на то, что мы не понимаем и не принимаем. Отними имена всех этих гениев от нас, сегодняшних, и наш человеческий мир превратится в мир животных.
Для того чтобы понять подлинного Конфуция, надо самому стать на него похожим, – стать хоть немного сумасшедшим по нашим сегодняшним меркам, и сердцем своим поверить в тех «духов предков», которым он поклонялся всю свою жизнь и о которых постоянно твердит в своих «Беседах и суждениях».
Автор попытался это сделать – стать «сумасшедшим», как и он, чтобы увидеть изнутри удивительный параллельный мир таких людей. Они, эти великие «духи» человечества, признали автора своим и разрешили ему войти в свое закрытое пространство. Здоровые и разумные! Добро пожаловать в Наш сумасшедший дом! Здесь говорят Правду и только Правду.
В этом доме случаются удивительные вещи, о которых читатель даже слыхом не слыхивал и видом не видывал. И все-таки, не следует этого пугаться. Автор предлагает прочитать книгу до конца и только после этого сделать вывод о том, насколько логично величайший Учитель Китая изложил свое бессмертное всечеловеческое учение о сердце – Учение древнего дома Чжоу о Вэнь.
Предисловие к переводу Лунь юй
Давайте автор откроет читателю «страшную тайну». В том древнекитайском письме, которое существовало во время Конфуция, не было грамматики. Иероглифы шли один за другим, как кадры кино, и воспринимались «зрителем» именно как развертывающиеся события фильма. Рисунок иероглифа говорил сам за себя, так как имел хорошо просматриваемое значение. В иероглифах еще не было так называемых «ключей» (иначе, – радикалов, детерминативов), которые появились на регулярной основе не ранее III в. до н. э. в результате последовательной реформы письма, изменившей прежний письменный язык до неузнаваемости. Классическое древнекитайское письмо – вэньянь, на котором до нас дошел текст Лунь юй, во многом унаследовало эту «рисунчатую» структуру письма эпохи Конфуция. Недаром в научной среде вэньянь сравнивается со стенографией. Вот что пишет об этом В. А. Курдюмов в своей книге «Курс китайского языка. Теоретическая грамматика» (ЦИТАДЕЛЬ-ТРЕЙД; ЛАДА, М.: 2005, стр. 89, 91):
С нашей точки зрения вэньянь не может рассматриваться как разговорный язык, поскольку он обладает всеми признаками системы записи (языка для записи), грубо говоря, «стенограммы». <…> В качестве аналогии вэньяню можно привести различные искусственные системы записи типа стенографии, которые опять же, имея источником реальную речь, тем не менее, не могут быть прочитаны «дословно». <…> Совершенно очевидно, что и китайский вэньянь может рассматриваться как именно такой оптимизированный и отшлифованный корневой язык, в котором на письме отсекались грамматические показатели, возможно, преобразовывалась грамматика, на котором в конечном итоге можно было создавать официальные документы и художественные произведения, общепонятные в масштабах всей страны и который неизбежно менялся с изменением реального языка (выделение здесь и далее наше – Г. Б.).
Древние китайские тексты были, фактически, прото-фильмами, нарисованными на бамбуковых планках или на внутренних стенках ритуальных бронзовых сосудов, а не словесными текстами. Здесь допустимо сравнение с детскими «комиксами», которые тоже «не могут быть прочитаны дословно». За прошедшее после Конфуция время в этих «текстах-фильмах» изменилось всё до неузнаваемости: и сам рисунок иероглифа, и его логическая структура, и стиль написания, и произношение, и десятки новых значений, появившихся для тех же самых знаков, и, наконец, появилась та грамматика, представление о которой сегодня имеет каждый школьник. «Немой» картиночный язык общения человека с миром духов – а именно эту функцию выполняли древние иероглифы даже во время Раннего Чжоу – постепенно преобразовывался в «буквенную» письменность для синхронной фиксации устного общения человека с себе подобными. Рисунок густо окрашивался «фонетикой».
И в этот процесс реформы – кардинальной ломки основополагающих принципов функционирования древнего письма – «совсем некстати» вклинилась фигура величайшего Учителя Китая – Конфуция. Китайцы изначально не понимали своего Учителя. Это произошло по той причине, что Конфуций – и по своему менталитету и по своим убеждениям – принадлежал к стемительно исчезающей «эпохе Вэнь-вана», в то время как современный ему Китай уже полностью развернулся в сторону обычного, «нормального» человеческого существования, – существования без «духов», без «загробного мира» и без постоянных мыслей о том, что́ ожидает человека после смерти.
