Моей нерожденной дочери
Колыбель качается над бездной. Заглушая шёпот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час.
В. Набоков. Другие берега.
Зачем обманывать читателя? Зачем придумывать истории, которых никогда не было? Хорошо, если можно почерпнуть из них жизнеутверждающий пример о возможности счастливой любви, об исполнении самых изощренных желаний. И непременно при внушении полезного условия покончить с унылым проведением жизни и начать строить лестницу в небо, сокращая расстояние до солнца. Хотя я ли судья? Пусть пишут, пусть фантазируют, если это кому-то нужно. Да и у меня есть своя творческая мания – добывать такие истории из реальной жизни, в которые трудно поверить, и в момент неверия победоносно заявлять, что это самая что ни на есть правда.
Правду жизни, которая вызывает удивление, в прессе величают сенсацией. А для покорения праздного читателя достаточна сенсация вымышленная. Не ищи, не открывай – только плесни воображения (здорового или не очень…) Но теперь у вас есть я и моя история без вымысла. Она привлекла меня не только тем, чем привлекла бы журналистов, перевернувшихся с ног на голову в поисках разгадки случившегося чуда.
Эта пронзительная история любви – крик души, сумасшедший полет в бездну нетривиальных ощущений и чувств, где любовь отрицает любовь, где страсть настолько велика, что ничтожна, где незримо малое обладает сокрушительной силой, где триумф достается проигравшему. А шокирующий итог лишь подчеркивает силу и смысл взлелеянного веками постулата.
Я не вправе посвятить вас в то, каким способом проникла в чужую тайну. Верите вы или нет, что мне добровольно вручили сокровенное на условиях сокрытия истинных имен? Как знаете. Но я обещаю никого не потревожить. Удивляйтесь и любите жизнь!
Не первый раз машина пожарной службы несется по одному и тому же адресу, заставляя прижиматься транспорт к обочине. Выдвигается лестница, высыпают удальцы. Один ловко карабкается по растущим ступенькам на самый верх многоэтажки, остальные растягивают батут. На краю покатой крыши стоит ребенок лет пяти, с любопытством наблюдает за суетой внизу. Наконец, пожарный достигает вершины, и ребенок доверчиво идет к нему на руки. Лестница ползет вниз к спасительному для людей обетованию. Только не для этого ребенка. Ему на земле неинтересно. Об этом уже знает дежурный караул.
– Зачем же ты опять забралась на крышу? – спрашивает спасатель, прижимая девочку к себе.
– Я ждала, когда полечу.
– Вот как? Боюсь, я тебя огорчу, малышка. Люди не летают.
– Откуда вы знаете? У вас не получилось?
Мужчина с любопытством рассматривал девочку. С виду обычный ребенок. Только брови, немного сросшиеся на переносице, добавляют взгляду капельку взрослой мудрости. И еще одна странная особенность: на кончиках ушей – едва заметные светлые волосинки, напоминающие беличьи кисточки.
Чудно!
– Послушай, я – пожарный. А пожарных положено слушаться. На крыши лазить нельзя. Вот мы тебя спасаем, а где-нибудь пожар. И тушить его некому, потому что мы заняты пустяками. Поняла?
– Поняла. Теперь мама опять уволит няню.
– Почему?
– Не усмотрела за ребенком.
– Чудной ты ребенок! Прямо наказание какое-то! А на крышу больше не лазь. Тогда возьму тебя пожарным работать, когда подрастешь.
Восемь лет назад…
Очень не люблю кабинеты. Это отзвук моей подростковой робости и стыда за неё. Я с трудом заводила знакомства, неумело общалась. Отчасти потому, что медленно росла и запоздало по-девичьи округлялась. Видя, как отличаюсь от сверстниц, порой считала себя неполноценной. Тогда я сознательно избегала оказаться на фоне тех, кто выше (во всех смыслах). Вот одна тонкая нить веревочки будущих причин. Сейчас я чуть дальше от временной впадинки отроческих неполноценностей: мне тридцать шесть… Робость и “неумехость” позади, а боязнь кабинетов – слабый осадок памяти.
Тем не менее, на прием к высокому “чину” я записалась. В его власти было помочь мне, а в моей способности к документодобыче – отцу. Два года он тяжело болен. Ничего не знает о конечном исходе болезни и ждет выздоровления. Врачей удивляет небывало долгое пребывание больного на этом свете. А нас с мамой удивляет почти мистическое стечение обстоятельств: в тот самый момент, когда обреченный человек держится за жизнь вопреки прогнозам и статистике, медицина делает шаг вперед и бросает вызов страшной болезни. Это событие мы восприняли как знак свыше. Чудесное изобретение прошло все испытания, как положено, получило разрешение Минздрав(а), но в массовое производство еще не поступило. Достать его было почти невозможно. Но именно это “почти” и стало для нас обнадеживающей радостью.
После того, как мы получили в столичном институте миллион справок о стопроцентном соответствии болезни изобретенному препарату (не наоборот!), посетили и “мин”, и “здрав”, дорога привела к областному “надсмотрению” за средствами.
