Предисловие. Ушедшие свидетели эпохи
«Опять весна на белом свете…», – вздыхает старенький радиоприемник на кухне. А за окном уже давно отшумели майские грозы вперемешку с праздничными салютами, уступив место ярко-зеленому жизнеутверждающему июню. В июне 2019-го Писателю исполнилось бы девяносто пять. Солидный юбилей! Немногим удается дотянуть до него в нашей державе. Ему, ушедшему семнадцатилетним школьником 7 июля 1941-го на фронт и вернувшемуся с войны лишь в 1946-м, – не удалось. Даже краешком глаза заглянуть в новое тысячелетие – не удалось. И совсем чуть-чуть не дотянул он до своего семидесятипятилетнего юбилея, который предполагалось отметить широко и торжественно: с непременными здравицами в СМИ, официозом в Доме литераторов и других Домах, а также ожидаемыми правительственными наградами. Он достоин этого – фронтовик, историк, журналист, писатель, общественный деятель и весьма обаятельный человек.
Бурные 90-е ушедшего века не прошли для него даром. Развал страны, за которую проливал кровь, «дикий капитализм», обобранный, униженный народ и поруганная партия, которую он не предал, несмотря на лавину страшных откровений в печати, – все это подкосило его поколение – тех, кто спас мир в страшной бойне. Одной из первых в 1991-м ушла из жизни в знак протеста ровесница-фронтовичка, писавшая пронзительные стихи, с которой его связывала работа в Доме литераторов. А он еще несколько лет после ее гибели не сдавался. Но его сердце не смогло пережить очередного инфаркта на исходе этого десятилетия, этого кровавого века, этого тысячелетия. Так стоило ли цепляться за жизнь в следующем столетии, в котором такие, как он, сделаются досадным балластом? В конце марта 1998-го его не стало.
Он ушел, но остались обрывки дневниковых записей, черновики, пожелтевшие газеты с его статьями, фотографии и письма – малая часть архива, которую удалось спасти. Чужие равнодушные руки, жадные до чужого имущества, уготовили сему «ненужному хламу» место на помойке. Доживи он до девяноста пяти лет, его бы порадовало возвращение Крыма в Россию – там он родился вскоре после Гражданской войны в семье буденновского конника. Но совсем бы не удивила, как очень многих, война на Украине: о бандеровских боевиках знал не понаслышке. Еще в далеком 1965-м, когда в стране впервые всенародно праздновали День Победы, он хотел написать книгу о своем близком друге и о том, что там творилось в те годы и уже после войны, но никто не желал даже слышать об этом – боялись задеть чьи-то национальные струны, поскольку тогда страной «рулили» выходцы из Украины. Но и в дальнейшем эта тема замалчивалась по разным причинам, а с наступлением третьего тысячелетия и вовсе стала неинтересна новым поколениям. Однако забвение истории чревато ее повторением уже на новом витке.
Глава первая. Командир конных разведчиков
В 1944-м война неудержимо катилась на Запад, но фашисты упорно сопротивлялись, все еще надеясь обрести былую прыть. Осенью в Прикарпатье шли кровопролитные бои. В только что освобожденном Станиславе еще дымились пожарища, на изрытых воронками дорогах замерли подбитые танки, всюду груды искореженного металла и битого кирпича. Но единственное в городке промышленное предприятие – маслозавод – стоит целехонький: ни авиаудары, ни ожесточенные бои не причинили ему особого вреда. Немцы не успели его взорвать, застигнутые неожиданным наступлением 4-го Украинского фронта. Попав в окружение, они неистово сопротивлялись. Их разрозненные группы вместе с бандами «лесных братьев», засевшие в лесах и на хуторах, нередко оказывались в тылу у красноармейцев. «Вычесывать» их отовсюду командование направило отряд конных разведчиков.
В зеленой дымке искореженных войной садов на окраине прикарпатского села замелькали всадники. Безусый офицер в лихо заломленной кубанке, с сияющими на солнце новенькими погонами придержал коня: он, командир конных разведчиков, должен чуять врага за километр. В селе могли окопаться фашисты-окруженцы или оуновцы, беспощадные не только к чужим, но и к своим землякам. Командиру не раз доставалось от начальства за лихачество: «Зачем тебе золотые погоны? На радость снайперу?» Да еще никак не могли простить отчаянному парню кубанку – не по уставу. Но кубанка – это святое, фронтовой шик. Правда, летом в ней жарко, пот заливает глаза, а зимой уши отмерзают. И все же расставаться с этим казацким головным убором никто не хотел. Вот и за кудрявый чуб – в пехоте-то! – перестали уже ему выговаривать. Осмотрев в бинокль местность, Алексей, так звали командира, пришпорил коня. Вокруг – полуразрушенные хаты, село будто вымерло, но кто знает, что таится за этой настороженностью. Может, разведчиков давно держат на мушке?
Пролетев село, отряд рысью понесся через поле к синевшему вдали лесу. К опушке пробирались по дну заболоченного оврага. Алексей вглядывался в бинокль – пока ничего подозрительного не наблюдалось, и все же он выслал вперед пятерых бойцов. Оказалось, что немцы заняли оборону на берегу реки. «Доверяй, но проверяй. Разведчик – что охотник, и сбрехнуть может», – решил Алексей, направляясь в чащу. Пятеро бойцов двинулись за ним. Остальным приказано было оставаться на месте. В лесу сумрачно, тянет сыростью. Кони неслышно ступают по мшанику.
