Блики от костров и десятков факелов играют на стенах коридора. Я кожей чувствую взгляды, полные страха и злобы. Развороченная пулей грудь горит и клокочет пробитым лёгким. Крошево из кирпича и остатков стекла хрустит подо мною, пока я пытаюсь встать. Решётки на окнах, из прута в два дюйма толщиной, беспомощно свисают на остатках петель. Если крепость некому защищать, она превращается в ловушку.
– Когда они заявили о себе, весь мир назвал их избранными, но кто избрал их? Те, кто их прославил, увидели в них посланников Господних! Но как люди, порога церкви не переступившие, отличат посланника Господа? Лишь мы увидели, что дьявол их избрал для испытания нашей веры! Ибо спрошено будет за дела наши мирские лишь на том свете, но убоятся ли ответа те, кто смерти не подвластен?
“Бом, бом, бом..” – вот и колокол звонит по мне.
– Яка курва! Увидели они! Сейчас они у меня увидят! Тебя, алкаша, из церкви выперли, а ты в политику полез, болтливый осёл, – кричит Виктор, со скрежетом задвигая последнюю ставню. Бом!
– Виктор, этот грех и тебе присущ. Негоже на основании этого о людях судить. Хватит ругаться, ещё и на себя гнев навлечёшь.
– Что?!
– Кх-кх-кх…
– Пан Вайцеховский, Вы, очевидно, сказали что-то нравоучительное, но я Вас не понимаю. Вам лучше сейчас помолчать. Увидь я Вас в иных обстоятельствах, то не узнал бы и пристрелил из-за страха… или из жалости. Извините. Виктор смущённо отвернулся и пригубил флягу, незаметно оказавшуюся у него в руке.
Посмотрев вниз, я увидел своё отражение в куске стекла торчащем из горла. Белки моих глаз выделялись на кровавом месиве, в которое превратилось лицо. Нащупав осколок, я потянул его, извергнув из себя кровавую пену.
– Сидите, пан, – Виктор длинной жилистой рукой прислоняет меня к стене. – У них ДШКМ и они не настроены на диалог, – посмотрев через сквозное отверстие в стене, он откашлялся и продолжил делится своими наблюдениями, – магазин напротив разнесли, благодетели чёртовы.
– Виктор, Виктор… почему всё так произошло? Я же ничего им не сделал. Я просто хотел жить.
– Пан, к этому всё так стремительно и очевидно шло и просто удивительно, что Вы ещё остались в Варшаве. Что Вы вообще остались в Польше.
– Но ведь я тоже поляк. Я ничем не отличаюсь от любого из них. У нас один язык, одна вера…
– Ха-ха-ха-ха, кх-кх, – Виктор рассмеялся и закашлялся. Зажав губами сигарету, он прикурил и вдохнул дым, словно это был глоток свежего воздуха. – Пан, ещё скажите одной крови! Господи, какая непроходимая наивность, ох! Коллаборанты, вампиры, упыри – у них нет национальности. Это же система – эти сверху, а весь люди скот.
– Но ты же на меня работал! Когда я относился к тебе как к скоту, Виктор?
– Я до сих пор работаю. За 20000 злотых в месяц. Вопрос не в Вас конкретно, пан, а в образе, в том что видят те ублюдки за окном.
– Тогда какого чёрта ты нянчишься здесь со мной?
– Потому что я не люблю, когда поступают бесчестно. Мне пришлось в своё время поработать на красных, чего мне не простили. Я делал это ради брата, а он меня сдал говнюкам из “Солидарности”, когда те взяли власть.
– А на меня ты работаешь ради сына?
– Нет. Это неблагодарное змеиное отродье и так бы попало в вашу программу лечения рака. А так он вылечился, да вступил в ПКС! Я уже получил волчий билет и эту чашу мне придётся испить до дна.
– Когда они заявили, что могут своим “даром” поделиться, многие назвали их новыми Мессиями, но несли ли они учение о том, как приблизится к Господу Богу? Нет! Они учили лишь упиваться пороками до конца времён! Жить для удовлетворения желаний своих! Лишь мы тогда забили в набат, о том возглашая, что Ад спускается на землю, ибо бессмертной душа в нашем мире быть не может, а Рай уготован лишь праведникам! А может ли душегуб быть праведником? Нет!
– Виктор, это несвязная чушь.
– Очень может быть, но Пан! Как человеку, пожившему на этом свете немало, такое простительно. Нам лучше отсюда убираться. Через ставни они не полезут. Пока не полезут. Но ещё пара очередей по стенам и нам не поздоровиться. Вы можете идти?
Я утвердительно киваю, извергая из себя ещё порцию крови. При попытке подняться валюсь на бок, не чувствуя ноги.
– У меня нога, кажется, в лишнем месте сгибается.
– Матка Боска. Насколько это мужественно, настолько же это нелепо! Давайте я вам дам своей крови, с меня не убудет.
– Нет! Ни в коем случае!
– А если у Вас затмит разум?! Вы же на меня наброситесь как с третьей ночи!
– Пока моя голова цела, я контролирую жажду. Я поклялся не пить человеческую кровь и клятву не нарушу.
– Да кому есть дело до твоих клятв?! На тебя три трупа повесили!
– Замолчи, Виктор! – с лестницы послышался топот.
– Что такое?! Как мне ещё Вас отсюда вывести?
– Виктор! Тсс!
Виктор замолк, прислушался, сорвался с места и, кряхтя, неуклюже побежал к коридору.
– Виктор, ты куда?
– Сидите на месте, пан! – ответил он мне, дополнив сказанное жестом руки. Добравшись до конца коридора, где был выход к лестнице, остановился, опустив ружьё. Выпрямился во весь рост, на морщинистом лице обозначилось удивление, смешанное с радостью. – Томас! Какими судьба…, – его возглас оборвал сухо стукнувший в лицо приклад.
