Как появилась эта книга и, главное, зачем.
Меня зовут Сергей Белов. Я – востребованный эксперт по безопасности полётов. Слово «востребованный» в данном сочетании мне категорически не нравится. Но его придумал не я, а Танечка – секретарша главреда журнала «Авиация», где я член редколлегии и активный автор. Невзирая на отнюдь не юный возраст, её все называют именно Танечка. Доброжелательная, всегда готовая помочь, всё помнит и всех знает. Одна проблема – весьма неустойчивое чувство юмора и сильная любовь к журналистским штампам. Прочитав однажды статью модного критика о ветеране советско-российской эстрады, кто, по его мнению, востребован публикой, она стала называть меня понравившимся словом. Учитывая возраст – слегка за пятьдесят, – постоянные рабочие и научные командировки, длинный список статей и книг, «востребованность» в её устах – высокая оценка моей личности. С чем я согласен.
Я действительно много путешествую по миру. Поводы разные, но больше грустные – участие в комиссиях по расследованию авиакатастроф. Их работу подробно показывает канадский документальный телесериал Mayday. Смысл слова Mayday аналогичен SOS – оба международные сигналы бедствия, используемый на судах и самолётах. SOS – радиосигнал на основе азбуки Морзе, а Mayday – сигнал голосом. Признаюсь, в десятке сюжетов сериала можно увидеть моё активное участие в обсуждении причин катастрофы.
Случаются и приятные исключения – международные конференции. Одна из них – я и не предполагал – будет связана с появлением данной книги.
Но всё по порядку.
26 августа 2003 года я и моя двадцатилетняя дочь Марина возвращались из США домой в Москву после двухнедельного участия в конференции под эгидой Международной организации гражданской авиации, или для краткости ИКАО. Время пролетело быстро: выступление на пленарном заседании, встречи с коллегами из других стран, посещение космического центра имени Кеннеди на мысе Канаверал. Обратно мы полетели через Лондон, поскольку появилась редкая оказия показать дочери столицу Британской империи.
США мы покидали из аэропорта имени Джона Кеннеди, сокращённо JFK. За пару часов до вылета мы уже сидели в такси, как небо потемнело и разразилась гроза. Потоки воды ударили по крышам домов и улицам, загоняя тысячи прохожих в места, где впору переждать непогоду. Таксист, задумчиво глядя на нервно метавшиеся дворники, проговорил фразу, за которую захотелось его стукнуть:
– При такой Ниагаре спешить нет смысла. Наверняка нелётная погода. Может не поедете? Вам бы…
Прервав таксиста на полуслове, я раздражённо произнёс:
– Поехали. Зарегистрироваться нужно вовремя, да и гостиницу сдали.
Тема разговора оборвалась, но желание таксиста поговорить, я заметил, не прошло.
На своём веку я повидал разные аэропорты: гигантские Хартсфилд-Джексон в Атланте, Лондонский Хи́троу, Шоуду́ в Пекине, совсем крошечный Хианчо-Ираускин на острове Саба, входящего в архипелаг Малых Антильских островов, и в городе Гисборн на севере Новой Зеландии, где взлётно-посадочную полосу пересекает действующая железная дорога. Могу сделать вывод – все аэропорты похожи друг на друга. Масштабы разные. Везде улетающие, встречающие, цветы, улыбки, слёзы… Обычная суета. Не могу представить аэропорт «безработным». Только когда бастуют те, кто призван заботиться о пассажирах на земле и в воздухе. Но занятые делом, да ещё в конце летнего сезона, то единственное слово, которому под силу описать жизнь аэропорта, – столпотворение. А если аэропорт международный, то столпотворение всемирное. Что же говорить при нелётной погоде? Хаос! Именно в таком состоянии встретил нас седьмой терминал JFK.
У меня к JFK особое отношение. Нью-Йорк – моя первая командировка на Запад. Аэропорт покорил: талант архитектора сотворил живое существо из мёртвой гигантской массы стекла, стали и бетона. И каждый раз, попадая сюда, возвращается давнее ощущение: аэропорт живёт таинственной, лишь ему известной и понятной жизнью.
Быстро пройдя все необходимые формальности, мы вошли в зал вылета. Поразило количество пассажиров, занявших практически всё свободное место и оставившие узкие проходы для движения. Мы подошли к огромному, на всю стену, окну. Сквозь пелену дождя в лучах прожекторов у огромных телескопических трапов застыли, подобно нахохлившимся горбатым птицам, самолёты. Похоже, они и сами не рады плохой погоде: их жизнь полёт.
Марина, не отрываясь от завораживающей картины, негромко, боясь нарушить шаткость пастельных красок, спросила:
– Пап, думаешь надолго?
– Похоже, – я посмотрел на дочь. – Пойдём поедим чего-нибудь вкусненькое.
– Не сейчас. Ты иди, а я погуляю по Дьюти-фри.
– Погуляй, дочка, погуляй. У нас ещё пару долларов осталось.
Марина, не услышав – или сделала вид – реплики о семейном кошельке, не торопясь пошла в магазин, ловко проскальзывая между сидящими на полу пассажирами.
Я с улыбкой посмотрел вслед дочери – вырос малыш! – и решительным шагом направился в кафе под обещающим названием «Мартини бар». Перед входом на стойке, похожей на пюпитр дирижёра, лежало меню. Выбор еды вполне приличный – десяток салатов, чай, кофе, соки, десятка два наименований бутербродов, врапсов, пиццы и сладкого на десерт. Цены приемлемые. Вид аппетитный. Я взял большую тарелку греческого салата и врап: цыпленок-грилл со спаржей, завёрнутые в тонкую большую питу. Оставалось найти место. Среди забитого пассажирами кафе заметил семью, поднимающуюся из-за стоящего в дальнем углу стола. Я не стал дожидаться пока его уберут, а быстро, насколько позволяли занятые едой руки и свободное пространство между облепленными пассажирами столами, направился к «своему». Но шустрых вроде меня много. Повезло не всем. Первыми прорвались к столу я и женщина среднего возраста с молодым человеком. Мы почти одновременно оккупировали стол. Упав на стулья, посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись. Молодой человек сделал характерное движение рукой и негромко произнёс: «yes!» Женщина одобрительно посмотрела на него. Молодой человек, ловко орудуя салфетками, быстро привёл стол в порядок. Начался процесс поедания.
