Снова во время бессонницы он, вместо того, чтобы силой воли заставить себя уснуть, каким-то странным внутренним толчком пытался связать и понять несколько разнородных «исторических фактов», которые с некоторых пор не давали ему покоя. Два ключевых понятия и императивные глаголы – связать и понять – были в играх его бодрствующего во время бессонницы ума основополагающими, в значительной мере, парольными и кодовыми. А что давало толчок ночным бессонным размышлениям и глубокомысленным измышлениям? Так это дневные разговоры со своими учеными коллегами и наслоение современной жизненной шелухи на фундаменты человеческих судеб, так или иначе связанных с душевным и плотским здоровьем, со смертью и даже с загробным бессмертием души.
Иван Николаевич в своем желании связать и понять нечто непостижимое для заурядного разума и сознания всегда себя подстегивал или даже одергивал, когда заносило на опасных поворотах мысли: должен же быть какой-то простой или тайный смысл происходящего, со связью его с прошедшем. И даже, возможно, прорастанием того, что происходит сейчас, в быстротекущем миге, в будущее, при условии, настоящее не захиреет, не накроется медным тазом через одно-два мгновения. Легко и естественно думать о жизни, смерти и даже бессмертии призывала живая мысль, живое не затухающее ни на один миг в размышлениях сознание.
А что-то его ведь вышибало из колеи легких и естественных размышлений о здоровье и нездоровье, жизни и смерти, когда он вдруг, словно по щелчку в памяти переключался на темные истории с гибелью коллеги и родичами его институтского друга, на шесть лет старше его по возрасту, Владислава Антоновича с многозначительным замечанием:
– Психология единичного и массового сознания – дело тонкое и тёмное, где чёрт ногу сломит… Только лечение души и плоти нетрадиционными медицинскими средствами вызывает дикое сопротивление официальной науки со всеми признанными научным сообществом академиками, членкорами, докторами и профессорами… Вот у меня родичи и знакомые нетрадиционно лечились аудио-матрицами – и был результат излечения, хоть и парадоксальный. Сам вот думаю подлечиться с помощью матриц после трагической гибели Демарина, хотя и о негативных результатах «самолечения» матрицами тоже наслышан.
Отслуживший в армии три года до поступления в престижный московский институт Владислав Антонович Спорик называл себя «шестидесятником» из того поколения отряда подвижников, воспитанных на песнях Окуджавы, Высоцкого, Галича, на стихах поэтической эстрадной диссидентской плеяды, определявших лицо поколения Евтушенко, Вознесенского, Бродского. Вступив в партию ещё в армии, он был в своё время и секретарём партбюро факультета, и замдекана по старшим курсам, и до того, как стать деканом, оказался последним секретарем парткома в сорокалетней истории вуза, созданного на базе физико-технического факультета МГУ, «боевым и верным делу Ленина солдатом партии», до самого последнего мстительного указа неудачливого, недалекого, говорливого генсека Горби, распустившего коммунистическую партию своим президентским указом из-за обиды на «предавших» его партийных коллег из ГКЧП.
Владислав Антонович, также, как и Иван Николаевич, легко и естественно рассуждал о жизни и физической смерти, как о чем-то неизбежном и неприятном в невероятно быстротечной и отчасти горькой земной человеческой судьбе. Но всегда у коллег был в запасе козырный козырь в рукаве, позволявший им свысока смотреть на жизненные дрязги, временное нездоровье, потерю на какой-то срок взрывной пробивной энергетики для свершения общеполезных значимых дел, чтобы устыдиться своей текущей временной плотской или душевной немочи. Они как-то после футбольного матча ветеранов-преподавателей разных факультетов признались друг другу почти синхронно в пробуждении дремлющего потока сознания: «Какая глупость думать о смерти, занимать голову мыслями, если можно «как бы на время» отогнать надоедливую старуху-смертушку с косой от себя на какое-то время? Если можно вот так запросто и жизнеутверждающе сыграть в мини-футбол, «дыр-дыр» в зале или на снегу и на морозце, как в добрые студенческие времена».
А у Спорика был еще и запасной вариант: поздней весной и летом с осенью оттянуться от текущих забот на яхте. Благо, что яхт-клуб находился в Водниках, до которого можно было дойти пешком или две остановки на электричке. Многие в институте увлекались парусным спортом, имели разряды, были и мастера спорта, совмещающие дела большой науки с яхтовой забавой, от кандидатов до академиков, например, Володи Фортова. Но суперзвездой яхт клуба был мастер спорта, или даже мсмк Демарин, приятель Владислава Антоновича и Ивана Николаевича. А в один темный зимний вечер неизвестные жестокие бандиты убили мастера спорта по парусному спорту, победителя многих соревнований Демарина. Позарились на его шикарную турецкую дубленку, привезенную с соревнования парусников в Средиземном море, и лишили жизни. Оставили истекающей кровью, без верхней одежды суперзвезду на льду в мороз.
Нет уже на белом свете Владислава Антоновича, как и нет инициатора создания аудио-матриц и «лженаучной концепции волнового генома», после гибели восходящей суперзвезды парусного спорта Демарина, много с тех памятных лет утекло воды, многие и многих героев повествования поглотила молчаливая река под названием Лета.
