Эта книга похожа на ребенка, родившегося с физическим изъяном, который ему приходится преодолевать в дальнейшей жизни. Книга сначала была отпечатана шрифтом, который многие читатели сочли трудным для глаз, внушительный список примерно из пяти тысяч названий (прочитанных книг) был опущен, чтобы не увеличивать ее стоимость, наконец, она получила плохие отзывы британских критиков.
К счастью, она пережила все эти неудачи и сейчас стала одной из трех или четырех книг, наиболее любимых моими читателями. Этой книге я отдал много размышлений и сил. Мне хотелось бы добавить к ней второй или третий том, поскольку я охватил лишь малое число обожаемых мною и глубоко повлиявших на меня писателей. Некоторых из тех, чье влияние было самым сильным, я даже не касался.
В последнее время я стал замечать, что молодые люди все больше и больше склоняются к сочинениям метафизического, оккультного или мистического характера, а также к книгам порнографическим и непристойным. Надеюсь, в моей книге они найдут ключи и намеки, которые обратят их к этим питательным и вечным жанрам литературы.
Генри Миллер
Я видел то, перед чем все мои писания – как солома.
Фома Аквинский[1]на смертном одре
Когда художник исчерпал свои материалы, когда фантазия отказывается дальше рисовать свои картины, когда уже не усваиваются мысли и делаются обременительными книги, у него всегда сохраняется стимул жить.
Ральф Уолдо Эмерсон[2]
Поэту все кажется чудесным, святому все кажется божественным, герою все кажется великим, но душе низкой и грязной все кажется скверным, жалким, уродливым и мерзким.
Амьель[3]
Вполне вероятно, что даже в наше время воображение художника способно получить мощный импульс, а его творчество приблизиться к совершенству, если он знает, что за предательство лучшего в себе попадет на виселицу – по приговору суда или без оного…
Генри Адамс[4]
После годичного отпуска (15 сент. 49–15 сент. 50), по ходу которого я женился, совершил небольшое путешествие в Швейцарию, Люксембург, Голландию, Англию, Бельгию, подлечил глаза, пережил три месяца рентгенотерапии, сменил место жительства, затем вновь устроился в Париже, мне пришлось, увы, приняться за работу! ‹…› Мало-помалу я начну погружаться в эту вселенную, которая заключает в себе все остальные, словно капля воды с мириадами микробов – чернильная капля, стекающая с пера… Это непостижимо… и мне никак не удается к этому привыкнуть, как не удается и… поверить в это!
Из письма Блеза Сандрара[5]от 16 сентября 1950 года[6]
Книга эта, которой предстоит увеличиться на несколько томов в течение немногих ближайших лет, имеет целью завершить историю моей жизни. Книги рассматриваются здесь как жизненный опыт. Это не критическое исследование, и здесь нет программы для самообразования.
Одним из результатов подобного самоанализа – а к нему вполне можно приравнять написание этой книги – стало твердое убеждение, что читать следует не как можно больше, а как можно меньше. Уже при беглом взгляде на Приложение станет ясно, что я прочел отнюдь не так много, как ученый, или книжный червь, или даже «хорошо образованный человек», – тем не менее я, несомненно, прочел в сотни раз больше, чем это было нужно для моего собственного блага. Говорят, лишь каждый пятый американец читает «книги». Но и эти немногие люди читают слишком много. И вряд ли хоть кто-то из них живет полно или мудро.
Всегда были и будут книги по-настоящему революционные – иными словами, вдохновенные и вдохновляющие. Разумеется, таких книг крайне мало. Счастлив тот, кому за всю жизнь встретится хотя бы горстка. Сверх того, для широкой публики эти книги интереса не представляют. Это сокрытые источники, питающие людей малоодаренных, но умеющих обращаться к человеку с улицы. Большая часть литературы во всех отраслях скомпонована из расхожих идей. Вопрос – на который, увы, нет ответа! – состоит в том, до какой степени было бы полезно сократить несметные запасы этого дешевого корма. Сейчас можно быть уверенным в одном: неграмотные далеко не самые тупые среди нас.
В поисках знания или мудрости всегда лучше идти прямо к источнику. Источником же служит вовсе не ученый или философ, не мастер, святой или учитель, сама жизнь – непосредственный опыт жизни. То же самое относится к искусству. И здесь мы можем освободиться от «мастеров». Говоря о жизни, я, естественно, имею в виду иную жизнь, радикально отличную от той, что известна нам сегодня. Я имею в виду такую жизнь, о которой Д. Г. Лоуренс[7] рассказывает в книге «По следам этрусков»[8]. Или когда Генри Адамс рассказывает о Деве, обладавшей верховной властью в Шартре.
