ПРОЛОГ
Мужчина угрюмо смотрел в небо. Обычно он этого избегал, но сегодня небо говорило с ним на древнем языке знаков. Луна медленно наливалась тревожной краснотой. Сумерки плотнели, тени набирали тёмную силу. В саду под яблонями шуршала в опавшей листве мелкая живность, растаскивая добычу по ночным норам. Пёс бряцнул цепью, взвыл, но тут же замолк. В доме стояла непривычная тишина, густая, как ноябрьский туман. Они тоже что-то чуяли, но уже ничего не могли изменить. Уже? Мужчина ухмыльнулся. Да они и раньше ничего бы не изменили, потому что родились исполнить предназначенное.
Он с усилием потёр лицо грубой ладонью и поморщился. Кожа опять обгорела и обветрилась за день работы в поле, но это уже не имело значения. Ни поле, ни урожай, ни семья, которую нужно кормить, ни сама жизнь. Этим вечером во всё небо распахнулось Откровение, перед которым меркла любая земная суета. Звёзды стали в нужном порядке. Всё сошлось, как и обещала Священная Книга.
Сегодня мир изменится навсегда – или прекратит своё существование. И тот, и другой вариант мужчину устраивали. Если он после церемонии не переродится десницей Господа своего, то какое ему дело до этого мира и зачем миру вообще быть? В отличие от тех, кто в доме, он родился для великой миссии и знал это с самого детства. Впитал вместе с горьким от постоянных слёз молоком матери и ослепительным безумием отца-фанатика.
Время свершения пришло. Он ждал его много лет, и всё, что совершил, всё, что вынес на своих плечах, как Атлант, делалось ради этого великого дня. Огромное и непознаваемое замерло у него за спиной, медленно покачиваясь в гипнотизирующем танце. Ещё с минуту он слушал, как оно едва слышно шуршит, свивая в кольца свой бесконечно длинный чешуйчатый хвост, как с лёгким шипением трогает воздух несовершенного мира раздвоённым острым языком. Это ли не музыка райских кущ – тихий вкрадчивый шёпот голодного Бога, пришедшего взять своё? Конечно, это был риторический вопрос. У его древней религии ещё не было последователей: старые канули в забвение тысячи лет назад, а новых он пока не призвал. Мужчина до поры держал тайные знания при себе, потому что понимал, что глупцы никогда не слышат голос истины. Они верят только тому, что видят. Но всё впереди. Уже скоро.
Когда мерный шорох затих, он повернулся и посмотрел на дом, где лишь в одном окне на втором этаже едва теплился свет. Они были там, где он их и запер несколько часов назад, все в одной комнате. Дом выглядел внушительно: прочный, двухэтажный, построенный для большой семьи на много поколений вперёд. Построенный им, вот этими самыми руками. Мужчина поднял к лицу мозолистые, знавшие много работы ладони и медленно повернул туда-сюда, будто впервые видел. Всё лучшее, что способен сотворить человек, он делает своими руками. А вот у Бога нет других рук, кроме человечьих. И именно этим человечьим рукам будет дано сегодня отворить Дверь в новый лучший мир.
Бросив прощальный взгляд в небо, мужчина размеренно зашагал к дому. В нём не было и тени сомнения – только идеальная выверенность инструмента, с радостью подчиняющегося воле своего творца.
Он отпер тяжёлую входную дверь. Внутри царила темнота: особая, неживая. Ждущая. Он сразу её почуял и улыбнулся, как доброй знакомой. Ни разу не споткнувшись, дошёл до дубовой лестницы и уверенно поднялся на второй этаж. В свете он больше не нуждался, поскольку воистину прозрел и видел настоящую суть. Нужные ему люди светились во мраке мертвенно-серыми пульсирующими овалами. Шесть маленьких и один большой. Большой в любом случае не представлял никакого интереса. Шесть. Неправильное число. Одного не хватало. Но устранить эту ошибку времени уже не оставалось. Впрочем, тут же вспомнил он, то, что нужно Господу, у него в любом случае есть.
Они забились в дальнюю комнату и сидели тихо. За них говорил запах их страха. Точнее, вопил, и с каждой минутой всё громче. Они были готовы – и он тоже.
Мужчина резким пинком распахнул дверь и впустил тьму. Вскрикнула женщина, тонко заплакал кто-то из детей, но ему тут же зажали рот. В этом не было никакого смысла. Время пряток прошло. Глупцы. Они сбились в кучу в дальнем углу, под окном. Луна светила, как прожектор. Здесь можно было собирать иголки.
Он решительно зашагал к ним. Женщина вскочила и распахнула руки, закрывая их.
– Возьми меня! Делай что угодно, но не трогай детей!
Прочь с дороги! Взмахом руки мужчина смёл её с пути, она отлетела к стене и затихла. Дети всхлипывали всё громче, младшие пытались забиться за спины старших. Одна из девочек зажмурилась и прижала к лицу игрушечного кролика. Остро запахло мочой, самого младшего вывернуло недавним ужином, после чего он заревел в голос, растирая по лицу блевотину вперемешку с соплями. Мужчина брезгливо поморщился, продолжая высматривать нужных. Наконец выхватил взглядом из голосящей кучи-малы две пары одинаковых огромных глаз, так похожих на материнские. Он шагнул вперёд и выдернул близнецов за шивороты рубашек. Дети повисли в его руках, беспомощные, как кутята.
Женщина, до этого лежавшая грузным кулем, застонала и закопошилась. С трудом подняла голову – и медленно поползла к нему, подволакивая правую ногу. Он подпустил её поближе и пнул в лицо, с оттяжкой, так, что она распласталась без движения, потом перехватил детей поудобнее, и с удивившей самого себя лёгкостью шагнул на стул, стоявший под полуоткрытым окном. Прыжка со второго этажа он даже не ощутил – сила несла его, а потом плавно опустила на землю. Дети, до этого обмершие от ужаса, завозились.
