Солнце не торопясь опускалось за кромку леса и так же, не торопясь, переставляли по дороге копыта три лошади: гнедая, вороная и пегая. На пегой ехал молодой паренек, даже скорее мальчишка лет двенадцати, то и дело опасливо оглядывавшийся по сторонам. Его суконная одежда, весьма практичная и хорошо приспособленная для верховой езды, была выкрашена в темно-коричневый цвет. Сверху на плечи было наброшено что-то вроде куртки без рукавов, из грубой дерюги. Нельзя сказать, что она хорошо защищала от прохлады ясного, довольно ветренного сентябрьского дня, но это было лучше, чем ничего. Петушиное перо, воткнутое в шапку, обвисло и засалилось, а сама шапка была весело заломлена на затылок.
Второй из путешественников, ехавший на вороном коне, выглядел гораздо более сурово. Несмотря на то, что места здесь были мирными, он не поленился надеть кольчугу, которую подпоясал широким кожаным поясом. Шляпу ему заменял капюшон из толстого сукна, его легко можно было прикрыть еще и кольчужным капюшоном для лучшей защиты, вдобавок у седла был приторочен конический шлем с наносником. На левом боку, на перевязи, висел длинный меч. Герба на прикрывавшем доспех сером чехле не было, не было видно и щита, по которому можно было бы определить, кто он и кому служит. Из под капюшона торчала аккуратно подстриженная светлая борода. Опытный глаз мог бы опознать в нем обедневшего рыцаря-майлза, или бастарда, решившего наняться к какому-нибудь сеньору за еду для себя, лошади и оруженосца (именно в таком порядке), но такого глаза поблизости не было.
Впрочем, даже если бы и нашелся рядом кто-то наблюдательный, то спрашивать и проверять свои догадки он вряд-ли рискнул бы. Здесь, на обезлюдевших пустошах Лангедока, от таких людей народ старался держаться подальше. Память о крестоносцах Монфора, не щадивших ни старого, ни малого, была еще жива, а последних катарских проповедников, братьев Отье, сожгли и вовсе недавно. Еретики были разгромлены, Монсегюр снесен до основания, граф Тулузский принес вассальную присягу королю, а потом и все графство перешло к французской короне. Казалось, что теперь начнутся мирные времена, но встреча с вооруженным всадником все равно не сулила ничего хорошего. "Убивайте всех. Господь узнает своих!" – эту фразу помнили многие, хотя ее и произнесли целый век назад.
Ну а третья лошадь шла под вьюками и была самой настоящей клячей. Привязанная за поводья к задней луке седла мальчишки, она топала шагом и выражение ее морды можно было описать фразой: "Ну когда же я сдохну?"
Шел 1322 год. Проклятье сожженного магистра Жака де Молэ пало на род Капетингов. До начала Столетней войны оставалось совсем немного времени. Эпидемия чумы вихрем пронесется по Европе спустя всего одно поколение, но пока о страшном бедствии доходили лишь смутные слухи из дальних земель.
– Зигфрид! – позвал мальчишка.
Наемник чуть повернул голову.
– Солнце садится.
Тот покосился на идущую последней клячу и ответил:
– Если ты готов тащить вьюки, или идти пешком, то я пущу ее на мясо прямо сейчас. Тогда нам не нужно никуда будет ехать. Остановимся здесь, разожжем костер, накоптим конины… Меня уже так задрала овсяная каша, что я сам себя ощущаю лошадью. Согласен?
– Я не о том. Может быть, присмотреть местечко для ночлега? Раз уж мы не успеваем в деревню, то…
– Успеваем. Не бойся, сегодня заночуем в тепле и как следует покормим местных блох.
– Скорей бы! А там будет, что пожрать?
– Для меня – точно будет.
Мальчишка скорчил грустную рожу. Впрочем, грусть была не такой уж глубокой. Обычно наемник все-таки делился с ним едой, что в общем-то было признаком изрядной щедрости. Только что кончился Великий голод и поговаривали, что это сбылось проклятье сожженных инквизицией катаров. Кое-кто ждал и конца света, а известно, что когда ждут смерти, зерна не сеют. Последний раз он ел вчера вечером, когда его спутник броском камня перебил лапу неосторожному зайцу. Заяц был сварен в деревянном котелке с помощью раскаленных на углях камней, которые клались в воду и несоленый бульон показался мальчишке нектаром, а вареная грудка – райским яблоком.
Лошади наконец преодолели довольно крутой подъем и поводя боками остановились на вершине холма. Вороной задвигал ушами и тихо заржал.
– Дым почуял? – спросил мальчишка.
– Да. Нам повезло. До деревни отсюда не больше лье.
– Она что, могла уехать?
– Она могла передохнуть, болван! В этих местах, говорят, год назад людей жрали с голодухи. Но где горит очаг, там найдется и кусок хлеба.
– Или парочка копий.
– Боишься? – наемник повернулся в седле и посмотрел на него. – Не трясись. Народ здесь пуганый. Когда последний раз гоняли по здешним местам катаров, убивали всех, кто имел неосторожность посмотреть косо. Деревне повезло, что она уцелела. Кто-то из де Бри или имел на нее какие-то права, или был родственником местному сеньору. Он поставил сюда на постой своих наемников-норманнов. Те не дали перебить деревенских и сжечь дома, но зато перещупали тут всех баб. Не удивлюсь, если здесь лет сто будут рождаться беловолосые дети. Чувствуешь запах, Жан?
– Ага. Вкусно пахнет.
