Равиль Сафиулин
Клуб любителей жутких рассказов
…Вагон на поворотах слегка покачивало, за окном проскакивали голые деревья, сиротливо сбившиеся в кучу, затем белым сплошным пятном пошла снежная степь. Длинная зимняя ночь под мерный стук колес почему-то не располагала ко сну. Внизу, на нижних полках, шептались две молоденькие девушки. Видимо, студентки, решившие на каникулах навестить родные края. Средних лет мужчина с верхней полки тяжело вздохнул: «Что, девоньки, не спится?». Одна из них неожиданно бойко и громко ответила: «Скучно, дяденька, утра дожидаться, хоть бы сказочку нам какую-нибудь поведали!». И звонко рассмеялась. «Да нет, милые, не горазд я на это, а вот одна история, со мной приключившаяся, до сих пор занозой в сердце сидит», – грустно и печально заговорил попутчик. Тут вдруг зашевелился его сосед сверху, худенький парнишка: «Расскажите, пожалуйста, нам будет интересно, – и время пройдет быстрее». И с общего согласия, самый старший в купе вагона начал свой рассказ…
«Вы еще, наверное, в детских кроватках почивали – и об этих лихих годах знаете лишь понаслышке. А мы тогда всякого хлебнули! Вернулся я из армии в наш захолустный городок – и будто в другой мир попал, непривычный и незнакомый. Даже в нашей коммуналке творилось невесть что: каждый уголок в коридоре был завален ящиками с какими-то деталями, коробками с безделушками. «Это бизнес, сынок», – крепко обнимая меня, говорил отец, – завод накрылся медным тазом, работы нет, вот и скребемся по жизни». Мама виновато улыбнулась: «И угостить-то тебя нечем», – но любимые пирожки со смородиной, горкой лежащие на узорчатом блюде, уже поджидали меня…
Мать мыла подъезды, я по большому блату устроился на автомойку, а отец вдруг развил бурную деятельность. Однажды под вечер он пришел навеселе и с порога хвастливо заявил: «Эх, заживем теперь как люди!». И, сунув руку за пазуху пиджака, вытащил на свет увесистую пачку денег. Мы с мамой опешили, она недоверчиво спросила: «Это все наше? Неужели заработал?». Папа принял горделивую осанку…
Должно быть, я чего-то не понимал в происходящем, поэтому воспринимал дальнейшие события с некой тревогой. Мое беспокойство передалось и матери. Достаток в доме, зависть соседей – все казалось временным. И совсем не ощущался вкус сытой жизни, которую обеспечил нам отец. А потом он пропал. Прошла неделя, другая, мы пошли в милицию, где нас встретил сержант в помятом кителе, на котором блестели жирные пятна. Он равнодушно принял заявление, также безучастно пообещав, что этим делом скоро займутся. Это было дежурное вранье: в то темное и лихое время люди пропадали пачками, – и никто их не искал…
Прошел месяц, затем другой. Мама заметно осунулась, похудела. Однажды, вернувшись домой с работы, я застал ее плачущей. Оказывается, приходили какие-то бритые амбалы и требовали вернуть долг. Мол, отец деньги взял и смылся…
…Нас обобрали до нитки, выгнали из коммуналки, работу я потерял. Мы мыкались с матерью по пустым дачам, голодные, холодные. И едва не попали в неприятную историю. Черный джип остановился как раз напротив домика, где мы решили переночевать. Хотя страхи наши были напрасны. Он был из тех редких новых русских, в ком еще оставалась человечность и сочувствие. Не знаю, что его толкнуло на это решение, но этот высокий мужчина со спортивной фигурой неожиданно предложил временно пожить в его новой квартире, присмотреть за ней, навести порядок.
…Зима уже была на носу – и у нас не оставалось иного выбора, кроме как согласиться. Квартира была шикарной, просторной и теплой. Я выбрал комнату поменьше и после горячей ванны, сбросив давнюю грязь, постоянное напряжение, завалился на кровать – и словно провалился в бездну…
Проснулся ночью от странного ощущения, будто кто-то гладит меня по спине холодными руками. Я развернулся и потрогал стену. Она была ледяной, – и лунный свет даже выхватил узоры свежего инея. На душе вдруг стало муторно и беспокойно. С этим чувством я не мог заснуть до самого утра…
Так повторялось каждую ночь, пока я не решил передвинуть диван напротив злополучной стены. Однако она вновь напоминала о себе, мерцая белым, качающимся светом в темноте и роняя легкие снежинки на пол. А днем стена была влажной с огромным пятном посередине. Я ничего не говорил маме: она прихворнула – и пугать своими страхами было бы жестоко. Когда однажды к нам заскочил Петр – хозяин квартиры, показал ему странную стену. Он потрогал ее, брезгливо вытер руки носовым платком: «Завтра я приеду с человеком, пусть посмотрит, не нравится мне все это. Вот и верь после этого строителям».
Петр был человеком слова. Действительно, наутро он привел человека, назвав его мастером на все руки. Дока, дыхнув вчерашним перегаром и бросив на меня презрительный взгляд, пощупал стену. «Грибок, Петр Иванович, надо ломать, иначе – каюк, зараза дальше пойдет», – глубокомысленно произнес он.
…Удар кувалдой был настолько сильным, что полстены сразу же превратилось в труху. Из зияющей дыры показался огромный, местами порванный, полиэтиленовый мешок. Мастер потянулся к нему и дернул за верх. Мешок раскрылся – и на пол вывалился полуистлевший человеческий скелет в остатках одежды…
