Он уже много лет водил караваны. Это он воспринимал как предначертание. Как данность. А может быть, даже как подарок судьбы. Щедрый подарок. Что же, одному суждено быть воином, другому – поэтом, третьему – крестьянином, а его судьба, видимо, изначально была такова, что ему было суждено водить караваны. Вся его жизнь, по существу, была связана с этими перемещениями верблюдов, людей и товаров из одной части света в другую. Он гордился своей профессией. Рано научился воспринимать её не как способ зарабатывания средств к существованию, а как само существование. Его смысл и суть. Как способ прожить свою жизнь так, чтобы она не превратилась в нечто рутинное, нудное и скучное отбывание на этой грешной земле того времени, что отпущено нам высшими силами.
У его работы было много минусов. Все их он хорошо знал. Но было и много достоинств. Прежде всего, конечно же, она не была необычной. Приключений, неординарных событий и знакомств с замечательными людьми она смогла даровать ему сполна. Он это ценил. И дорожил тем, что имел. Всегда. Просто такая была у него натура.
Он рано остался сиротой. Его родителей унесла одна из тех страшных эпидемий, которые появляются бог весь откуда и так же вдруг неожиданно исчезают. И в этот раз она так же внезапно пропала, как и появилась. Хотя тогда все кругом только и говорили о конце света, он так и не наступил. Но лично для него осталось очень мало света в его никчёмной жизни. Свет был тогда, когда он был светом в окошке для отца и матери. С тех пор как их не стало, он жил на тёмной стороне и сполна осознал, что значит быть тем, кого, по существу, никто не любит.
Конечно же, ему повезло, что у него были хоть какие-то родственники. Его взял под своё крыло дядя – брат отца. Так он очень рано познал, что значит есть чужой хлеб. Дядя и его жена не были злыми или жадными. Они просто были чужими. Отсюда на всю жизнь осталось твёрдое убеждение, что вся его вселенная состоит из одного человека. И это он сам. Это не было эгоизмом. Это было просто тем обычным инстинктом самосохранения, который помог ему выжить. Не просто выжить, а остаться личностью. Со своими вкусами, пристрастиями, со своими привычками и привязанностями. Словом, остаться человеком, а не быть чьей-то тенью, орудием или игрушкой
В школе, куда отдал его дядя, он был лучшим. Ему было всего двенадцать лет, когда один из их соседей обратился к дяде с просьбой разрешить мальчику поехать с ним в далёкое путешествие. Дядя, как всегда, чётко озвучил то, что думал
– Зачем тебе этот сопляк? Ты же не из таких?
– Как ты мог такое подумать. Просто о его прекрасном знании арабского языка знают все. Извини. Конечно же все. Кроме тебя.
Вот так, в качестве толмача и началась его караванная жизнь. За очень короткое время он завоевал себе прекрасную репутацию. Никто не мог понять, того, каким образом этот бывший сирота, без копейки денег в кармане, с молодости начал сам успешно водить караваны по самым сложным маршрутам. Кто-то из его завистников говорил, что нет в этом его собственной заслуги. Это всего лишь подарок судьбы. Всё просто так удачно у него сложилось. Он не спорил с этим. Слишком рано он усвоил, что самые красноречивые доказательства того, что ты прав, кроятся в твоём молчании.
Этот день начался для него так же обыденно, как и тысяча других. Наутро его караван должен был отправиться в путь. Проблем и забот было сверх головы. Любая упущенная сегодня мелочь могла обернуться в пути серьёзной головной болью. И тут перед ним откуда ни возьмись возникли эти люди. В своей среде он всегда считался отменным знатоком и людей, и товаров. Умом и природной смекалкой Господь Бог его также не обидел. Тем не менее, разглядывая эту стоящую перед ним троицу, он долго не мог решиться на то, чтобы дать им возможность идти с его караваном. Его напрягало многое.
Прежде всего то, что у каждого из них был свой верблюд и значит, изначально они не зависят от кого -либо. Надо признаться, что животные у них были прекрасной породы. Здоровые, чистые, выносливые. Ему не внушал доверия и их необычный внешний вид. Они выглядели как аскеты – кожа да кости. На их лицах невозможно было что-то прочитать, а тем более понять. Их глаза будто бы были закрыты на замок. Глядя на них, трудно было даже допустить мысль о том, чтобы кто-то отважился бы когда- либо заглянуть в их души.
На них были шерстяные робы с капюшонами. Такие, как у многих путешественников. Но если все предпочитали оттенки от тёмно-коричневого до песочного, то их робы были серыми. При этом, это были какие-то неизбитые оттенки серого цвета. У самого старшего роба была тёмно- серая, почти чёрная, у второго стандартного серого цвета, а у самого младшего роба была очень светлая. Ещё не белая, а как бы серовато-белая. Это будило в нём какие-то смутные ассоциации, в которых он не мог толком разобраться. Какое-то внутреннее беспокойство вынудило его, человека, как правило, никогда ни о чём не расспрашивающего из простого любопытства, спросить их:
– Суфии?
– Распознать суфия может лишь суфий. Разве ты суфий? Был бы суфием – не спрашивал бы.
