Перекресток Вселенной называли на тысячу ладов. Люди на своих звездных картах именовали планету Бледной Немочью (если вообще ее отмечали, а делалось это редко, ведь лететь к ней нужно десять лет). В переводе со звонкого, лающего языка даньлаев ее название означало «иссякшая, безлюдная». Для ул-менналетов, которые знали ее дольше всех, она была просто планетой Каменного города. По-своему нарекли ее и креши, и линкеллары, и седрийцы, и прочие, кто здесь селился и покидал этот мир, оставляя в память о себе только имена. Для тех же, кто задерживался здесь ненадолго, между прыжками от звезды к звезде, она оставалась просто безымянным перекрестком вселенских дорог.
То была бесплодная планета седых океанов и бесконечных равнин, где бушевали песчаные бури. Земля вокруг космодрома и Каменного города была безвидна и пуста. Космодром появился здесь по крайней мере пять тысяч лет назад. Построили его ул-найлеты в те легендарные времена, когда они еще владели всеми улльскими звездами, и в течение жизни ста поколений перекресток Вселенной принадлежал им. Потом ул-найлеты вымерли, их миры заселили ул-менналеты, а древняя раса сохранилась только в преданиях и молитвах.
Но космодром пока устоял – огромная оспина на голой равнине, окруженная высокими ветроломами, возведенными давно сгинувшими инженерами. Высокие стены защищали город-порт от бурь. Помимо ангаров и бараков, тут хватало и магазинов, и заведений, где утомленные путники со ста миров могли отдохнуть и восстановить силы. К западу от стены лежала пустыня – оттуда налетали бури, бросались на стены с яростью и, попадая в хитроумные ловушки, отдавали энергию и быстро иссякали. Правда, снаружи в тени восточной стены притулился второй городишко, открытый остальным ветрам, – город пластмассовых хижин-пузырей и жестяных лачуг. Там ютились отверженные – больные, опустившиеся, никому не нужные, словом, те, кто остался без корабля.
А еще восточнее раскинулся Каменный город.
Открыли его пять тысяч лет тому назад ул-найлеты. Для них так и осталось загадкой, как долго противостоял он ветрам и почему покинут. Улльские старейшины, гласило предание, отличались тогда самонадеянностью и любопытством и решили досконально изучить город. Они бродили по извилистым улочкам, взбирались по узким лестницам, поднимались в тесные башни и плосковерхие пирамиды. Они обнаружили бесконечные лабиринты темных подземных тоннелей и узнали, насколько огромен этот город. Они вдыхали запах его пыли и вслушивались в ужасное гробовое молчание. Но нигде не обнаружили Строителей.
В конце концов ул-найлеты устали от непонятного, их охватил страх. Теперь камней сторонились, несколько тысяч лет звук шагов не раздавался под сводами лабиринтов. Зародился культ Строителей, а древний народ начал постепенно угасать.
Но ул-менналеты поклоняются только ул-найлетам. А даньлаи не поклоняются никому. И кто знает, кому поклоняются люди? А потом в Каменном городе снова зазвучали шаги чужеземцев, и ветер разносил их топот по улицам.
* * *
Скелеты были вмурованы в стену.
Прямо над воротами ветролома, безо всякой системы, числом на один меньше дюжины. Наполовину утопленные в цельнолитой улльский металл, наполовину открытые ветрам перекрестка Вселенной. Некоторые скелеты были вмурованы глубже других. И выше всех остальных колыхался на ветру и стучал костями свежий скелет безымянного крылатого существа, вросший в стену только запястьями и лодыжками. А ниже, чуть правее створок, желтели похожие на ободы бочек ребра – единственное, что осталось от линкеллара.
Скелет Макдональда врос в стену наполовину. Конечности почти целиком утонули в металле, но кончики пальцев высовывались наружу, и одна рука все еще сжимала лазер. Ветер овевал ступни и торс. И череп, проломленный, выбеленный череп. Каждый день на рассвете, когда Холт проходил через ворота, этот череп с немым укором провожал его пустыми глазницами.
Наверное, дело было в странном утреннем освещении, но в любом случае уже несколько месяцев Холту было все равно. Не то что когда Макдональда только-только распяли и его труп гнил на ветроломе. Тогда Холт задыхался от смрада, а останки еще напоминали человека. Теперь-то остался один скелет, так что не вспоминать о Маке стало куда проще.
Утром в годовщину приземления «Пегаса» Холт прошел под скелетами, даже не взглянув на них.
Белый пыльный коридор, как всегда совершенно пустой, уходил далеко в обе стороны. В коридор на равных расстояниях друг от друга выходили узкие синие двери, но почти все они всегда были заперты.
Холт попробовал открыть первую же дверь справа, толкнув ее ладонью, но безрезультатно. Попробовал следующую – то же самое, и так несколько раз, Холт поневоле действовал методично. Каждый день открывался единственный кабинет, и каждый день другой. На этот раз открылась седьмая дверь.
За изогнутой металлической конторкой сидел одинокий даньлай. Конторка явно была ему слишком велика. Комната, обстановка и все на космодроме отвечало комплекции давно сгинувших ул-найлетов, и даньлай был слишком мал для своего кабинета. Но Холт к этому несоответствию давно привык. Вот уже почти целый год он каждый день приходил сюда, и каждый день за конторкой сидел одинокий даньлай. Холт понятия не имел, то ли один чиновник каждый день перебирается из кабинета в кабинет, то ли он сам каждый раз попадает к новому. Даньлаи слишком походили друг на друга: у всех длинные мордочки, бегающие глазки, все покрыты рыжеватым щетинистым мехом. Люди прозвали их лисюгами. Холту все они за редким исключением казались совершенно одинаковыми.
