Озорной бродяга ветер,
отдохнувший днём при свете,
начал с Ёлки рвать иголки
и, волчком кружась у Ёлки,
всё сильнее завывать —
в темноте зверей пугать.
Заскрипел зубами Волк,
тот, что выл, потом умолк:
«Все мы к Ёлочке пушистой
торопились, а она
темнотой поглощена.
Тут могла бы нам Луна,
плед накинув серебристый,
подарить свой свет лучистый,
да в мороз такой трескучий
затаила облик свой,
на себя стянула тучи —
спит, укрывшись с головой».
У волчат и у тигрят
в темноте зрачки горят,
но ведь этого же мало!
Чтоб заметной Ёлка стала,
нужно множество огней
в эту ночь зажечь на ней.
Зарыдала вдруг Зайчиха,
от рождения трусиха,
вытирая мокрый нос:
«Не решить самим вопрос!»
«Если б кто-нибудь помог!» —
поддержал её Сурок,
и добавил старый Лось:
«Вот что значит – на авось!
Не гулять нам по-людски,
изведёмся от тоски».
Не смолчали и Сороки,
развели у Ёлки склоки:
мол, снега в лесах глубоки
да пути вокруг далёки,
что успеть не сможет к сроку
или вовсе не придёт
к ним на праздник Новый Год!
Возмущённая Тигрица
зарычала: «Не годится
сеять смуту среди нас,
да ещё в суровый час!
Делать выводы не будем,
подождём – помогут люди!»
Загремел, как контрабас,
Львом озвученный приказ:
«Всем детёнышам и мамам
не скулить и не рычать —
Дятлы людям телеграммы
разлетаются стучать!»
И раздался звонким хором
за далёким тёмным бором
Дятлов дружный перестук:
«Тук-тук-тук, тук-тук-тук».
В этот час в лесу другом,
в самом дальнем и глухом,
на куриных тонких ножках
в тёплых катаных сапожках,
повернувшись к ветру боком,
замерла в снегу глубоком
одинокая избушка.
Проживает в ней старушка,
молчалива и строга, —
