***
Хорошо быть оптимистом: сунул руки в карманы и пошел. Можно еще что-нибудь невнятное насвистывать по дороге, так, для полноты картины.
Еще лучше быть богатым оптимистом. Сунул руки в карманы, а там из каждого кармана что-то в руки теплое, круглое так и лезет, или хрустящее, прямоугольное. Правда, насвистывать при этом не так-то легко. Потому что, когда у тебя много денег, вокруг тебя постоянно кто-то есть, кто следит, чтобы ты себя вел подобающим образом. Насвистывать – не входит в число дозволяемых действий.
Совершенно очевидно, что все же лучше всего быть оптимистом в тот момент, когда внезапно разбогател. Сунул руки в карманы, а там… Звенящее, хрустящее и ка-а-а-к присвистнул! Пожалуй, это единственный момент, когда человек может быть богат, оптимистичен и насвистывать.
Да. Но это всего лишь момент, один-единственный. Далее ты будешь или богатым оптимистом, либо оптимистичным свистуном. Известное дело, деньги покидают кошелек, заслышав свист. Третьего не дано.
Такая неприятная схема на этой планете распространена на все. Как ни хочется впаять всегда что-то третье в любые события жизни, обязательно что-нибудь пострадает из первых двух.
Вот, к примеру, у вас чудесная семья, муж там, дети и прекрасная работа. Но вот появляется любовник, и все, что у вас остается, – это или работа и любовник, а семья становится не такой уж и прекрасной, либо любовник начинает раздражать. Только два условия могут быть соблюдены. Только две точки. К сожалению, через две точки можно провести только одну линию. Некоторые утверждают, что у нас всего два момента, рождение и смерть. По большей части люди не помнят ни одного из этих двух важных моментов, но старательно проводят между них одну-единственную линию, утверждая, что вторую провести никак не возможно. Совершенно непонятно, как можно проводить хоть какую-то линию через невидимые точки.
До конца неясно, существуют ли эти две точки в личной жизни меня. Но я старательно, хоть и наугад, веду свою линию жизни от одной, которую я не помню, до второй, в существовании которой я не уверена. Как известно, смерть случается на земле, как и старость. Случается со всеми, кроме меня, конечно.
Однако, вся жизнь ради потом, чтобы… чтобы … потом…
Первое автобусное чудо
День выдался необычный. Приходилось ехать с утра в забытую богом деревушку на краю области, чтобы переговорить с местным фермером, а потом обратно. В общем, ничего сложного, просто до деревушки автобусы не ходят, и из деревушки – тоже только проезжающий мимо транспорт. С утра настроение было соответствующее: ехать никуда не хотелось. Но надо так надо.
Добралась до деревни, там, правда, встретили, два часа проболталась на свежем, даже слишком свежем, осеннем воздухе, и очень удачно успела на проезжающий мимо рейсовый. Желание было одно – скорей бы добраться до дома. Телик, кофе, кот. Ехать час, не меньше, – воткнула наушники в уши и стала смотреть по сторонам.
Однообразный пейзаж – желтые деревья, поля, никем не обработанные, заросшие чем попало, порой – покосившиеся домики. Надо же, когда-то на этом тракте было множество деревенек, что ни разломанная лачуга – все новое название деревни – Локоть, Задонье, Сергеево… Когда-то жизнь кипела. Девки заглядывались на парней, парни на девок, бегала босоногая подернутая кариесом и диатезом ребятня, старики орали на молодых. А сейчас…
Впрочем, несмотря на вторую половину дня, солнце начало довольно чувствительно припекать сквозь окно Икаруса, становилось тепло, и тоска с нервозностью отступали.
Все же, даже несмотря на ощущаемую уже близость к дому и теплое солнце, поездка начинала надоедать. Я стала рассматривать пассажиров. Их было немного, а так как я ехала на заднем сиденьи, то и рассматривать особо было нечего. Половинки спин и шапки. Хотя никто ж не мешает домысливать моих попутчиков.
Справа сидела старая шерстяная шапка и покатые сутулые плечи. Обладатель, скорее всего, старуха с седыми волосами и без зубов, куда-то взыскалась на ночь глядя, по какой-то надобности в город. Может, там у нее сестра или внуки. Хотя, внуки вряд ли, у такого рода старух редко бывают внуки – они, как правило, одиноки, или, если уж они есть, – то их возят к этим самым старухам в деревню на лето, чтобы отпрыски не мешали отдыхать родителям. А может, эти ветхие останки принадлежали некогда веселой, разбитной девчонке, и кавалеров у нее было хоть на веревках суши, да только она не смогла никого выбрать: все искала, что будет лучше кто-то, чем из ее деревни, ведь не зря судьба наградила ее тааакой красотой, это все не просто так, а уж за ее-то красоту и характер он мимо не пройдет. Однако годы шли, красота вяла, кавалеров расхватали менее притязательные подружки, а старуха так и осталась в девках. Вот и трясется она одна в этом автобусе по своим старушечьим делам, проклиная судьбу, которая обманула ее, так бросив одну-одинешеньку, и нет у нее ни заступника, ни помощника.
Страшно смотреть на старух впереди себя. Какая ужасная аллегория, какая неотвратимо близкая реальность! Вот сейчас впереди только вот это, кривоногая негнущаяся старость, отвратительный в розовой курточке чайный гриб, который ничем не украсить. Всего пара шагов по салону, две или три секунды, и я рядом с этим сборников недугов и выдержек из медицинской энциклопедии. И уже непонятно: я ли смотрю на нее и дивлюсь, что когда-то это будет со мной, зеркало ли смотрит на меня и смеется беззубым ртом, содрогаясь то ли от плохо держащихся костей, то ли от удачно разыгранной шутки. Долго-долго это зеркало развертывало передо мной всякие чудесные штуки вроде первых балов и счастливого семейства, небесной благодати и карьерного роста, а под конец явившее ужасную картину сморщенного сухофрукта, кажущего на меня кривым, словно клюв орла, пальцем, и уверяющего, что только это и есть правда, и это я.
