Все началось, как у многих в наше время, с ковида. Да, именно с него. Закончилось совершенно не им.
Когда я поступила в приемное отделение больницы своей области, но далеко не своего района, то ни отрицательного, ни положительного теста у меня не было, лишь пневмония. Я с гордо поднятой головой заявила заведующей отделением, что не буду ложиться, так как не хочу уж точно заразиться, если у меня отрицательный результат. Уставшая женщина не стала меня разубеждать, положила передо мной лист отказника, который я сразу начала заполнять. Врач взяла лист, прочитала, пожала плечами со словами: «Ваше дело и право». В мозгу кто-то постучал пальчиком: «Спроси». Я спросила о лечении, которое назначили бы мне сегодня при условии госпитализации. Женщина перечислила процедуры, лекарства, сказала, что напишет рекомендации лекарств, которое мне следует купить для самостоятельного лечения, проинструктировала об обязательном посещении местной ЦРБ, в случае ухудшения – оно неизбежно – милости просим…
Я переобулась в домашние тапочки, санитарка взяла мою сумку, тяжелую из-за бутылок с водой, и мы отправились в палату, недалеко, на первом этаже.
В палате лежали две женщины. Одна приблизительно моего возраста, лет пятидесяти, другая – баба Маша. Обеих выписали, поэтому меня, то ли ковидную, то ли нет, поместили сюда. Через два часа женщины ушли, а я осталась одна в палате на четырех человек. Красота! После первых процедур жизнь показалась не черно-белой – имеющей пусть и бледные, но другие цвета. Захотелось пообщаться с некоторыми родственниками, пусть и по телефону. Вечером того же дня качественно выругалась, нет, наругалась в волю с мужем: никак не мог разобраться с моим компьютером и сайтами, где я работаю, а мне срочно следовало отписаться людям, что выполнить заказы в срок не смогу – в больнице не было интернета, от слов «совсем никакого». С чувством выполненного долга я съела весь ужин: вкусненькая, скажу вам, картошечка, с салатиком, и даже яйцо съела. И уснула…
Чем дальше, тем страньше и страньше…
(Льюис Кэрролл "Алиса в стране чудес")
Второй день видимых изменений не принес. Я болела и лечилась. С вечера уснула, но, проснувшись среди ночи от кашля, заснуть не смогла – в основном сидела, дышать в таком положении было легче. Памятуя об отсутствии результата теста, ко мне никого не подселяли, чему я была несказанно рада. Как вдруг… Все всегда начинается с этого слова. Вдруг! Итак.
Заходит ко мне заведующая отделением и присаживается на соседнюю кровать, что стоит напротив.
– Татьяна Анатольевна, как вы себя чувствуете? – спрашивает она.
Ого! Заведующая отделением знает мое имя и отчество. С чего бы? Отвечаю: сносно.
– Рада, что нет ухудшений. Знаете, у нас возникла проблема, – помялась, немного помолчала, но продолжила. – Полчаса назад полиция доставила машину с пассажиром без сознания. Машина стояла на обочине, водитель как-то успел сориентироваться и выключить ее прежде, чем отключился сам. По документам и форме приличный человек, военный. Его следовало бы поместить в отдельную палату – таковых в наличии нет. Мы не знаем, ковидный он или нет. Про вас вспомнили… Как вы смотрите на то, что, пока не придет результат теста, он полежит здесь? Все равно он без сознания. С виду очень приличный человек – полковник.
Я ожидала, конечно, подвоха, но подвоха – не выверта буквой зю. (Была такая в прошлом, между прочим, чрезвычайно интересная как внешностью, так и назначением). Просмеявшись, я ответила, что согласна – не подводить же заведующую: окажется большим начальником, с нее потом голову с плеч – не уделили должного внимания.
Завезли его на каталке, положили тело на кровать, что стояла передо мной. Нас даже тумбочка разделяла. Он меня точно не увидит, мне его видеть незачем.
– Слушайте, – обратилась я к санитаркам и медсестре, – вы не знаете, он храпит? – глупый вопрос вылетел изо рта быстрее, чем я ожидала – мысль додуматься не успела.
– Не знаем. А что? – спросили женщины все разом.
– Если храпит, придушу подушкой. Выдержать присутствие мужчины в палате – одно, храпящего мужчину – увольте. Хорошо, что он без сознания, – добавила я, довольная собой.
– Да, нет. Мы подключили его к кислородной маске, он в сознании, смотрит, – сказала медсестра.
– Пусть моргнет, если храпит, – включила я дуру.
– Похоже, хочет улыбнуться, но нет сил.
– Полагаю, про подушку он понял?
– Ага. Моргнул.
– Отлично.
В тот момент мне было все равно, что подумают обо мне эти люди: они меня не знают, я с ними никогда больше не увижусь, до их мнения мне нет никакого дела. С чувством выполненного долга перед собой я перевернулась на бок, чтобы вздремнуть. На вечер у меня много планов: вымыть голову, совершить водные процедуры, постираться – все под раковиной в углу. И что теперь – менять их?! Лучше захрапи!
Заходили в палату каждые пятнадцать минут – я засекала. Слушали, мерили давление и сатурацию, температуру, делали уколы, ставили капельницы, просто посмотреть. Его – не меня. Мне делали обычные процедуры, но не более того – подобострастия не было. Поначалу меня забавляло этакое чинопочитание (по-другому никак не назовешь), потом начало злить – мои планы – коту под хвост. Наконец, в одиннадцать часов все относительно затихло.
