– Лёня, Веня, майнэ киндер, скорей идите кушать латкес, пока горячие! Кто ещё побалует вас, как не бобэ? Родителям всё некогда, всё некогда! Мойте руки и живо за стол.
– Вчера подрались, – и чего не поделили!?– а сегодня опять вместе, не разлей вода…
Две аккуратно и со вкусом одетых пожилых дамы не торопясь прогуливаются по дорожкам парка. У дам ежедневный променад. Одна высокая, статная, с пышной причёской, вышагивает величественно, с достоинством, другая – маленькая, сухонькая, со смешливым, подвижным лицом, держит подругу под руку, фактически, висит у той на руке. Дамы абсолютно не похожи друг на дружку, но каждая по своему красива, интересна, со своим шармом, со своей изюминкой. Внешность их несколько необычна для этих мест, одежда изысканная, из дорогих материалов, но давно уже, мягко говоря, вышедшая из моды. В осеннем парке одного из сибирских городков, они выглядят как две, случайно залетевшие в эти северные края экзотические птицы. Видно со стороны, что их связывает давняя и очень близкая дружба. Дамы ведут неспешный разговор на колоритной смеси русского и идиш. Если прислушаться, речь их звучит забавно и необычно, говор совсем не местный, южный, мелодичный, напевный.
– Лёнечка мой, книгочей из книгочеев, совсем зачитался, ночами даже с фонариком под одеялом читает, представляешь? А гройсэ хохэм. Вот, говорит, бабуля, вырасту, стану учёным, изобрету такой препарат, чтобы ты жила долго-долго и всегда-всегда была со мной, – со слезами и спазмом в горле говорила Двойре Ефимовне Белла Марковна, и многозначительно замолкала, давая той время и намек прочувтвовать, так сказать, момент, а заодно – вспомнить её покойного деда Рувима, образованнейшего и умнейшего человека, ребе одного из местечек под Вильно (есть в кого мальчику быть умным!), откуда обе родом, ибо, действительно, подруги были неразлучны, можно сказать, с самого рождения, и всю свою немалую и непростую жизнь. Неудивительно, ведь ещё их дедушки и бабушки, а потом и родители дружили семьями до самой своей кончины. Двойра Ефимовна понимающе и многозначительно вздыхала, после чего, выдержав нужную паузу, вставляла уже свою реплику про любимого внучка Венечку: "Все учителя в один голос говорят – Венечка очень способный мальчик, но такой неусидчивый, терпения совсем нет". И добавляла тихонько: "Такой шейгэц, такой шейгэц, да и девочками опять-таки очень интересуется, прямо с ума сходит, то по одной шиксе, то по другой, такой влюбчивый, просто – ойц! а они – то – по нему, все углы дома пообосцали, где тут ему учиться, прямо "Санта-Барбара" какая-то"!
Сценарии разговоров этих двух пожилых дам были расписаны давным-давно, им, по большому счету, и говорить то было не нужно, они, мало того, что жили по соседству, и так знали всё друг о дружке, и о своих семьях, фактически – одной своей большой мишпухе, – за столько-то десятков лет дружбы какие могут быть секреты!? – обо всех бедах и радостях, которые, к слову, всегда честно делили поровну, обо всех недостатках и достоинствах, болячках, привычках и особенностях каждого члена семьи. Не всё хорошо было, не всё гладко за долгие-долгие годы жизни, но, как говорится, слава Б-гу за всё! Борух Ата Адонай Элогэйну Мэлэх Га-Олам!… Впрочем, обе были не религиозны. Внуков своих обе любили самозабвенно, преданно и безоглядно.
Летели годы…
– Соня, я тебя люблю, выходи за меня замуж.
–Лёня, прости, не обижайся. Ты очень хороший, ты умница!… Встретишь хорошую девушку, полюбишь и она тебя обязательно полюбит, ты такой славный, поженитесь, деток заведёте…
Белла Марковна:
– Лёнечка мой совсем заучился, живёт там, в своём университете, можно сказать. А что поделаешь, аспирант, кандидатскую пишет, учёный. Биолог-зоолог, одержимый просто своей наукой, ни на что больше времени нет! Препарат всё изобретает, который мне ещё в детстве обещал. С девушкой только вот всё никак не познакомится… Забежал на днях, курочку ему приготовила покушать, как он любит. Говорю ему: "Большой ты уже, Лёнечка, герцеле, о семье подумать пора. Вон, погляди, у Гуревичей какая дочка хорошая выросла на выданье, Фирочка. Красавица и готовит как – пальчики оближешь! И семья обеспеченная, у Гуревича столько гелт – миллионы, а он для любимой доченьки ничего не пожалеет, жить будете как у Христа за пазухой". Нет, не хочет, шлимазл такой, ни в какую. Даже на смотрины отказался идти категорически! Умру, не успею пристроить мальчика в хорошие руки! Гарцвейтик, как подумаю об этом. Вейз мир!
Двойра Ефимовна:
– Слава Б-гу, в армию Венечку не заберут, пока в институте на инженера учится, а там военная кафедра, отсрочку дали. Дальше видно будет – как Б-г даст. Девушка у него гутэ такая, Сонечка. Приводил ко мне знакомиться. А шейн мейдэлэ. Из наших, вроде бы. Не успела распросить её, недолго погостили у меня совсем. Жениться собираются, остепенится, может быть наконец, гулёна.
"Ушли" подруги как-то вдруг, тихо, скромно, одна за другой. Первой, спокойно, во сне, без мучений, как праведница, Белла, а следом, не задержавшись, и Двойра: как же Беллочка там одна, без неё? Осиротели мальчики без своих бобэ.
