«А ПРО ВАС ТУТ НЕ НАПИСАНО!»
Новелла
Ничего не поделаешь, – возразил Чеширский Кот. —
Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я.
Л. Кэрролл.
– Как я и думала, зарезали!
– Хорошо хоть не завернули, – сомнамбулическим голосом ответил редактор отдела и даже не повернул головы, когда я вошла в кабинет. Пальцами правой руки он сосредоточенно давил на клавиши печатной машинки, – шуму на всю редакцию! – а пальцы левой обсасывал во рту. Компьютером мой начальник не пользовался, потому что один глаз у него нездоров.
– Что, сильно зарезали? – безучастно спросил он, прищурив больной бесцветный глаз.
– Не совсем. Пару абзацев.
Журналисты говорят «режут», когда отсекают живую плоть выстраданного текста, а это почти всегда больно. Но любой сотрудник газеты скажет вам, что гораздо хуже, когда «заворачивают». То есть легким жестом выкидывают материал в мусорную корзину.
Да Бог с ней, с этой статьей. Не в первый и не в последний раз меня режут. С молодыми бывает и хуже. Сегодня в свежем номере вышла моя корреспонденция о международном биеннале графики. А недавно биробиджанские художники привезли толстый цветной каталог с работами мастеров биеннале. Наши живописцы и графики ахнули: да-а уж! Солидно! Те, кто отказался от участия в конкурсном отборе, пожалели – престижа ради стоило рискнуть. Смелых счастливчиков оказалось трое: Валентин Овечкин, его добрый приятель Валерий Отаркин и моя подруга Роза.
Роза – дочь солнечной Киргизии и замечательный, самобытный график: рисует тушью по бумаге. Перо в руке Розы, словно чайка, – полет его легок и уверен. Кто-то сравнивает ее черно-белую графику с иллюстрациями Обри Бердслея, другие видят в ней вторую Надю Рушеву. Я же знаю, что для творческого человека нет ничего хуже бестактных сопоставлений. Что касается Овечкина и Отаркина, то их традиционные пейзажи с городскими достопримечательностями я до сих пор путаю, хотя один работает акварелью, второй – маслом.
– Ты как хочешь, а я пойду обедать.
Редактор оторвал глаз от машинки. Медленно открыл второй. Потянул шею, дернул плечом – старый остеохондроз, болезнь интеллигенции! – вытащил пальцы изо рта, что-то сплюнул на пол. Откинулся на спинку стула, скрестил руки на животе.
– Да ты в своем уме? – как можно строже спросил он и с прищуром забегал глазом по мне.
Я знаю, о чем он сейчас думает: «И куда она вечно уходит до обеда?»
– Газетный день только начался, а тебе уж и писать не о чем? Фотки есть к материалам?..
И – безучастно, с жестом снисхождения:
– Ну иди, – сказал и вернулся к своим печатным буквам.
****
Мы обедали, когда Роза начала вспоминать историю из врачебной практики ее мамы-невролога:
– Ну, помните, я рассказывала, в районной больнице работал главврач, тронутый на чистоте…
Роза поставила на стол тарелки с дымящимся бешбармаком из жирной баранины. Только голодный человек способен с поэтическим воодушевлением говорить о еде. «Дух баранины подобен теплу семейного очага и томит душу, как жаркий полдень в Киргизии», – сказал бы такой человек.
Мы с Игорем, мужем Розы, и ее дочкой Вероникой пили бульон из пиал, а она все сокрушалась: по вкусу мясо дальневосточной овцы не так ароматно, как азиатское. В нем вся прелесть в курдючном сале, которое киргизы и узбеки обязательно добавляют в блюда традиционной кухни. Разговор о курдюке и напомнил ту пикантную историю с главврачом.
Медленно, жестом сытого человека, поддевая длинную лапшу вилкой, Роза продолжила:
– Тань, знаешь, есть такие узбеки – киргизы, не знаю, или узбеки? – которые умеют красиво подать себя. Вот этот главврач всегда ходил в накрахмаленном, – она зажмурилась, – белом-белом халате! Маленький такой, аккуратненький. А за ним бежит толпа врачей, благоговейная свита! И все боялись: не дай Бог где в отделениях грязь! Сразу: «Убрать, почистить!..» – командовал, как Наполеон на параде. И вот привезли деда.… А как деды в Киргизии ходят? Игорь, как деды в Киргизии одеваются? У них штаны с низкой мотней для сквознячка в интимных местах. И всё на завязочках, на шнурочках. Пока дед эти шнурочки развя-ажет… – Роза вздохнула. – Всю жизнь на земле, на хозяйстве. Когда тут мыться? А родственники больных приносили им, ну, кто что – кто молоко козье, кто фрукты – все деревенское, свежее, домашнее. А жена деда нашла под курочкой три яйца, – грязные! – и какие были, такие и положила на больничную тумбочку.
Утром обход. Врач зашел в палату, следом свита. «Пыль убрать! Полы протереть!» – и тут этот чистюля заметил деда. Все напряглись. «Яйца помыть!» – и ушел. Медсестра со вздохом достала тазик, мыло… Дед испугался: шнурочки развязывает, руки трясутся, а сам причитает: «Мо-ожет, не на-ада?» А медсестра в ответ бурчит: «Врач сказал – надо!..»
На другой день на обходе главный снова к деду подошел. Уже с пристрастием: «Яйца помыть!» Медсестра – за тазиком, дед сияет, шнурочки развязывает… Надо же, думает, на старости лет такая забота!
Тря дня яйца намыливали. Когда разобрались, в чем дело, очень смеялись.
