Индикатор на пульте замигал зеленым. Мозес, лысеющий ученый средних лет, переключил систему на вход. В углу плохо освещенной лаборатории, в темпоральной камере, материализовался человек. Это был Глеб Гольцев. Когда-то прозрачная крышка отъехала, открывая худое лицо молодого человека. Его темные волосы растрепались, а глаза сверкали раздражением. Он был одет в полосатый костюм прошлого века.
– Ну что? – спросил Глеб.
– Подожди, сейчас сравню матрицы, – Мозес поправил очки и поспешил к вычислительной машине, занимавшей четверть комнаты. Но тут же споткнулся об один из многочисленных кабелей.
– К черту твои матрицы! Что там снаружи? – нетерпеливо спросил Глеб.
Мозес кивнул, вернулся к пульту и включил камеру внешнего наблюдения. Небольшой экран засветился. Через несколько секунд прорисовалось изображение полуразрушенного города. Обломки старого мира мерцали мертвым льдом. Последствия ядерной катастрофы смотрелись слишком привычно. Мозес поспешил выключить печальный вид.
– Я так и знал. Твоя затея – ерунда. Я больше не буду нырять, – Глеб снял шляпу и отшвырнул ее в угол с мусором. Коробка с отработанными пластинами перевернулась, и они вывалились на пол.
– Подожди! Давай проверим, – раздраженно сказал Мозес. Он не был чистюлей, но эпатаж друга ему не понравился.
Мозес подошел к машине и вынул две матрицы. На одной содержалась история до темпорального путешествия, а на второй – текущая. Мозес вставил их в гнездо стоящего рядом небольшого компьютера и запустил сравнительный анализ. Друзья наблюдали за движением полоски-индикатора молча и внимательно, будто это зрелище было увлекательным. Наконец «червячок» дополз, и на экране высветились данные. Пока Глеб вчитывался, Мозес быстро пробежал текст глазами и подвел итог:
– Так. Ты устранил Нельсона, премьер министра Англии. Дата начала второй мировой была 1943 год. Сейчас во главе оказался Адольф Гитлер. Германия – 1937-й. Следующая цель – он.
– Нет, я сыт по горло этими убийствами. Меняются имена, страны, даты. Не меняются лишь Вторая мировая и ядерная зима, как будто это нечто предрешенное, – Глеб отвернулся, намереваясь уходить, но потом повернулся и добавил сердито. – Ты зря соорудил свою машину времени. Она ничего не меняет. Это какая была по счету операция? Тридцать девятая? Сороковая? Сколько еще нужно пробовать, чтобы понять: твоя теория не верна. Мы не можем изменить историю. Только детали!
– Постой! – Мозес поспешно схватил друга за плечо.– Мы не можем все бросить. Это слишком важно. Я не знаю других способов исправить ошибки предков и дать человечеству еще один шанс. Земля будет восстанавливаться слишком долго. Через несколько поколений мы вымрем! – на последней фразе Мозес дал петуха от волнения.
– Я слышал это миллион раз и тоже переживаю за судьбу человечества, но твой метод не работает. Это все бес-по-лез-но, – сказал Глеб, с издевкой глядя в глаза.
– Рано или поздно получится. Нужно пробовать, – произнес Мозес настойчиво, как учитель ребенку.
– Ты знаешь? Я ухожу. С тобой невозможно разговаривать. Ты не слышишь никого, кроме себя, – Глеб резко развернулся и вышел, громко хлопнув дверью, и отправился на кухню. Ему причитался бонус за выполнение задания: обогащенный белками ужин и крепкая настойка. По дороге Глеб думал о том, как все обветшало в их укрытии. Трещин на плиточном поле все больше, а желающих убрать паутину с потолка все меньше. У людей почти не осталось надежды – не осталось и желания что-то менять.
