Утро счастливой мамы четырёхлетнего Жени Кузнецова перестало быть обыденным ровно в тот момент, когда в дверь её дома раздался настойчивый стук, а вместе с ним и громкое:
— Ника-а, открывай. — громкое и нетрезвое.
Вероника Кузнецова, в девичестве Измайлова, не успела снять туфли-лодочки и отойти от дверей. Она только отвела сына в сад. Её день должен был пройти как обычно: завтрак с сыном, сборы в сад, недолгая прогулка через парк туда и обратно, завтрак и побудка мужа, его проводы на работу, загрузить стиралку, выбрать подходящий под настроение и ткань кондиционер для одежды, включить какой-нибудь сериал — фастфуд для мозга, для фона и наполнения опустевшего дома жизнью, глажка.
Всё должно было быть как обычно… Но это утро уже начало переворачивать её жизнь и привычные ценности. Просто Вероника ещё этого не понимала, распахивая двери своего дома подвыпившей подруге.
— Юля? — Вероника едва успела увернуться от летящего ей в лицо локтя.
Юльку вело и шатало. Пытаясь обнять давнюю подругу, та чуть не выронила из рук бутылку шампанского, споткнулась-таки о порог и чуть не поправила лёгкий макияж на лице хозяйки этого дома.
— Прости, прости, дорогая. — залепетала гостья, хлопая пушистыми ресницами и оперевшись о дверной косяк, дабы сохранить равновесие. — Мне просто так паршиво… Нет, мне хуёво, Ник. Очень… Не знаю… Не знаю, к кому ещё могла бы пойти.
Ника поспешила подхватить подругу и перетащить её через порог.
— Ты чего? Юль? Юлька? С дедом что? — Вера знала, что у Юли из родных никого, кроме Константина Александровича, не осталось. Оттого именно о нём она и подумала в первую очередь. О плохом, разумеется.
Чем бы ещё можно было объяснить пьяную подругу на пороге её дома в такое время? Юля… она своеобразная, но Вероника считала её адекватной. Явно же что-то случилось.
— Всё… Всё закончилось, Ник. Совсем всё. — хмельно выдала Юля.
Успев запереть дверь, Ника пристроила девушку у стены перед шкафом-купе с зеркальными дверцами.
— Надо стащить сапоги, Юль.
— А? Сапоги? — голубые глаза встретились с зелёными. — Какие сапоги, Никуль? Я в дрова… в дровища. Жизнь кончена. Мой Дамир меня бросил.
При упоминании имени женатика, которого Ника вот уже за целый год их странных отношений с её единственной и лучшей подругой в глаза не видела, брюнетка поморщилась и заправила выбившийся из-под заколки-крабика локон за ухо. Наклонилась и помогла Юльке избавиться от её сапог-ботфорт.
Упрямый локон вновь упал на миловидное лицо с розовыми щёчками.
— Пф. — Ника сдула локон и выпрямилась. — Нашла из-за чего пить. — фыркнула. — Если бы ты праздновала, то, думаю, позвала меня. Я только рада.
— Рада тому, что у меня жизнь закончилась? Сердце разбито?
Вероника закатила глаза и, взяв на буксир пьяную подругу, повела её в кухню.
Она никогда не одобряла этот союз. Вообще, тяжело одобрять подобное. Этого женатика она не видела. Юля их не знакомила. Да и возможности не было. За последние полтора года женская дружба всё больше проходила в режиме онлайн. Созвоны по видеосвязи, обмены голосовыми. У Юли пошла в гору карьера, у Ники муж получил руководящую должность, сынок наконец-то в сад вышел на полный день. Встречи стали редкими, а посиделки и вовсе сошли на нет. Чего уж скрывать, глава семейства — Кузнецов Данил был прекрасно осведомлён о жизни и отношениях лучшей подруги своей жены. Он не просто не одобрял, временами он приказывал с ней прекратить общаться, будто не видя разницы между своими подчинёнными и законной супругой. Веронике и самой было гаденько ото всей этой ситуации, но она не могла пойти навстречу супругу. И не могла она понять погрязшую в этой грязи Юльку. Дело было даже не в том, что Вера проецировала на себя роль жены того самого Дамира, — для Вероники «дружба» была не пустым звуком. Просто, как настоящая подруга, Ника желала для Юльки счастья. Простого. Женского. А какое оно может быть с мужиком, у которого жена и ребёнок или уже даже двое?
Последний раз, когда Вера пыталась коснуться этой темы, жена Дамира была, кажется, беременной вторым, и этот обмудок снова оттянул уход из семьи, прикрывшись родами и прочей чушью. Однотипной, банальной и шаблонной. Мерзкой до одури. Ника молилась, чтобы этот мерзавец бросил её подругу и ей больше не пришлось держать с ней дистанцию и избегать щепетильных тем.
— Сиди, — приказала Ника, усадив девушку на стул, — Кофе сейчас сварю. Чуть протрезвеешь и поговорим.
— О-о-о-о-о, — простонала Юля, — Святая невинность снизошла до моей порочности?
— Что? — Вере почему-то послышалась злая издёвка в пьяной шутке.
— Ничего. — уронив голову на локоть, Юля заговорила уже из-под рукава куртки. — Ты никогда не хотела ничего слышать о нём. Не хотела знать, как я счастлива…
У Веры внутри царапнула совесть. Юлька ведь была права. Это Ника закрылась от неё, возвела барьеры, очертила дистанцию.
— Ладно, — примирительно подняв руки, хозяйка дома усмехнулась, — Ты права. Твоё счастье я не разделяла. Зато… — она немного запнулась, мысленно решая, не слишком ли колкой выйдет следующая реплика, и всё же произнесла: — Зато я разделю твою боль и горе. Обещаю. Выслушаю всё. Приму, пойму и поддержу тебя во всём.
