Ванда, сложив руки на переднике, послушно кивала головой. Она старалась запомнить все домашние дела, которые поручала ей матушка.
– … хлеб испеки, да садник1 не сломай, как в прошлый раз, – хмуро проговорила женщина. – возьми коромысло и воды из колодца принеси, ковры только не замочи…
Это продолжалось бесконечно.
Ванда посмотрела на беззаботного младшего брата, который увлеченно играл у печи своими деревянными игрушками, сделанные отцом.
«Когда мне было восемь лет, я не играла в свои игрушку, потому что родился ты, и матушка постоянно заставляла ухаживать и следить за тобой, – девушка сдвинула брови, – как было бы хорошо, если бы ты…»
– Ванда! – женщина, уперев руки в бока, недовольно смотрела на дочь. – ты слушаешь меня? Ты уже взрослая, не заставляй ставить тебя на горох.
– Слушаю, матушка. Не надо на горох! – девушка с мольбой посмотрела в глаза матери.
– Тогда ещё печь от сажи прочисть.
Ванда тяжело вздохнула и кивнула. Все детство она то и дело, что смотрела за Краком, помогала по дому и вела хозяйство. Как она устала.
Людмила подошла к сыну и, гладя его по голове, начала тоже давать «наставления».
«Помогай сестре, – процитировала женщину Ванда, – от его помощи мне только работы прибавится».
– Матушка много работы тебе поручила, – перед девушкой возник отец, – с которой ты, я уверен справишься, как и всегда. А если что-то, вдруг, сломаешь- не беда, я починю, – мужчина погладил дочь по голове и поцеловал в макушку.
Ванда знала, что отец ее очень любит, она чувствовала это: он никогда не кричал на нее, на горох не ставил, матери не давал руку поднимать, а если дочь где-то провинилась, то садился и беседы с ней серьезные вел, после которых она послушной была. Мать тоже любила, но сухо: слова ласкового не скажет, не прижмёт, только задачи раздает, да сухо хвалит.
– Сходи вечером в соседний двор, с Ладой куклы пошейте, песни попойте, а я тебе платок цветастый привезу…
– Какой пла… – мать не успела договорить. Увидела хмурый взгляд мужа, который был на нее направлен, сразу замолчала.
– Самый красивый платок привезу, все в деревне обзавидуются, —Вуйко тепло улыбнулся, – береги только братца, не отпускай гулять одного и к лесу Скверному не подходите, – отец внимательно посмотрел в глаза дочери. – поняла, Ванда?
– Да, батюшка, – девушка не слышала слов остерегающих, которые отец ей толковал, все мысли были будущей обновкой заняты.
«Блуд взгляда своего от меня не посмеет отвести, полюблюсь ему», —воодушевлялась Ванда.
Отец и мать подошли к красному углу и начали в унисон читать молитву:
«Услышь, Боже, голос мой в молитве моей, сохрани жизнь мою от страха врага; укрой меня от замысла коварных, от мятежа злодеев, которые изострили язык свой, как меч…»2.
Перекрестились.
– Помни, что я тебе говорил, дочь моя.
Родители ещё раз дали наставления детям и, сев в повозку, отправились в путь.
– Крак! – сестра недовольно посмотрела на брата, уперев руки в бока. – кто тебя просил?
Мальчик сидел на мокром ковре с пустым ведром.
– Я хотел помочь тебе. За водой пошел, чтобы ты хлеб испекла, а как вошел в дом, так о порог споткнулся, – чуть ли не плача ответил брат. – прости, Ванда.
– Глупый, бестолковый! – сестра с ненавистью смотрела сверху вниз на мальчика. – иди в игрушки играй, а то брошу их в печь вместо дров, а батюшке скажу, что опять потерял!
Крак поднялся и, шмыгнув носом, пошел к печи к игрушкам своим.
«Злая, Ванда, совсем не любит меня, я же помочь хотел, ну споткнулся, с кем не бывает», – думал про себя мальчик и еле слезы сдерживал.
«Родичи только уехали, а мне с ним ещё три дня сидеть, – причитала про себя девушка, – обуза».
Ванда активно выполняла поручения матери, чтобы до вечера управиться и к подружке в соседний двор сходить, песни попеть да кукол пошить.
Крак же, забыв о ссоре с сестрой, увлеченно играл в углу. Заметив, что Ванда начинает печь от золы очищать, быстро поднялся и подбежал, чтобы помощь предложить. Матушка всегда ему разрешала.
– Ванда, давай я по…
– НЕТ! – сдвинув брови прервала брата девушка, – только хуже сделаешь, руки не из того места растут у тебя.
Крак не выдержал слов злых от сестры и выбежал из избы попутно слезы тыльной стороной ладони вытирая.
«Плохая, плохая, плохая! Приедут маменька с папенькой, все им расскажу, как она обижала меня и обязывала. Пусть батюшка не дарит ей платок никакой, а матушка, чтобы на горох всё-таки поставила и запретила к Ладе во двор ходить», – мальчик вышел на небольшую поляну недалеко от дома и присел, подобрав ноги под себя.
Крак сидел перед Скверным лесом, про который сестра ему сказки на ночь жуткие выдумывала:
«И живут в том лесу вурдалаки, которые из могил своих поднимаются да в дом родной идут, чтобы выпить кровь родных своих и знакомых. А в озере, где вода цвета грязи, живут русалки, которые путников своим волшебным пением и красотой завораживают да в воду затягивают и топят. Водяной любит живот человеченкой свежей набить», – вспоминал рассказ сестры Крак.
Любила Ванда братца страшилками пугать, сама, конечно, потом пол ночи не спала, но младшему этого не показывала. Храбрилась.
Лес непроглядный был, даже когда солнце в зените, в лесу-темно. Пригляделся Крак и заметил еле заметный огонек, будто свеча в окне горит.
