Текст содержит ненормативную лексику и нецензурную брань.
18+
Сущность садизма – не в желании причинять боль другим. Здесь доминирует непроходящее, страстное желание получить полную власть над другим человеком, превратить его в беспомощную игрушку, подчинить своей воле, стать для него абсолютным властелином. Самая главная, ключевая цель – заставить его страдать, поскольку символ самой большой власти – возможность причинить боль кому-либо.
Наша компания была из тех, что называют «пестрой». Ребята, девчонки разных возрастов, национальностей и социальных слоев. Общее у всех них было только одно – они были старше меня. Сам я был тощий, как весло, весил в свои двенадцать лет около тридцати килограммов и, будто этого было мало, природа одарила меня большой башкой и осанкой формы знака вопроса. Не удивительно, что меня в компании называли «Лёша Культурист».
– Да ты даже спичку заточить не сможешь, чтобы ее в говно воткнуть – говорили мне мои друзья.
Но надрезать зрачок бритвой еще рано, не так ли?
Что же, давай я тебе опишу место, где развивалась трагикомедия, где она сплела в своих ироничных щупальцах ни одну, ни две, и даже не три судьбы.
Я выбрал панибратское, фамильярное к тебе просто так, без какого-либо подконтекста.
Декорацией выступал старый одноэтажный дом. Построили его, по всей вероятности, из говна и тряпок. Половицы в этом доме скрипели даже под мягкой поступью тощей старой кошки. Обои облазили, обнажая дореволюционные газеты. Не исключено, что дом не разваливался благодаря этим газетам. А еще тому, что его мухи засрали. Сервиз, из которого ни разу не пили чай, стоял в серванте, ковер на стене и сортир во дворе. Всё по канону.
Если ты еще не понял, в этом доме жил я. Я и мои бабушка с дедом.
Не лишним будет сказать, что моя домашняя обстановка тоже была предметом для насмешек. Нет, пойми правильно, в моей компании были ребята с ситуациями и пожестче, но разница в том, что я единственный, кто не мог постоять за себя и свою семью.
Зимой все были одеты кто во что горазд. Свитер на свитер, штаны на штаны, шарф на шарф. Но в селе, где на автобусных остановках в специальных бочках жгли старую мебель, чтобы встретить транспорт живым, а не замерзшим насмерть, все потуги одеться потеплее были тщетны.
Через час прогулок даже тот, что закутался теплее всех, переставал чувствовать пальцы на руках и ногах, а шарф пропитывался соплями и замерзал мерзкой коркой.
Самым важным, определяющим твою роль в компании, вопросом был: «Ты дашь ему пизды?». И не сомневайся, за свои слова нужно было отвечать. И не только за слова. За неправильный прикид тоже можно было опиздюлиться.
– Слышь, Алеша, мне свои санки погонять – сказал мне Костя, конченный мудак, только он называл меня Алеша.
– А я как буду кататься? – спросил я и возненавидел в очередной раз сам себя за то, что дал петуха в этом вопросе.
– Не моя проблема – ледянку возьмешь, или картонку какую
Я перестал егозить, ведь я боялся Костю. Он был старше меня на год, куда шире в плечах и с семи лет занимался боксом, отчего его кулаки стали похожи на пудовые гири.
– Вот и порешили, – сказал Костя и похлопал меня по плечу – ты такой тощий, что можешь вафельным полотенцем повязываться.
– А ты такой жирный, что тебя можно в пупок трахать – огрызнулся я.
Костя сначала оторопел, затем рассмеялся и схватил меня за загривок и подтянул к своему лицу.
– Не будь ты моим другом, – расстояние между нашими лицами было меньше сантиметра. От Костиного дыхания, смесь сигаретного дыма и гнилых зубов, мне стало не по себе, – я бы тебе ебало расковал.
За санками я полез в комнатку, площадь которой была меньше, чем у нашего уличного туалета. Чтобы добраться до санок, мне пришлось отодвинуть молотилку для кукурузы. Это такая штуковина высотой с полметра и принципом работы как у мясорубки. Суешь с одного конца раструба сушеный початок кукурузы, крутишь ручку, с обратной стороны раструба выходит голая кочерыжка.
