Историк XIX века Михаил Петрович Погодин так описывал результаты «революции сверху», проведённой Петром I: «Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года – Пётр Великий велел считать годы от рождения Христова, Пётр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться – наши платья сшиты по фасону, данному Петром I, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завёл он, шерсть настрижена с овец, которых развёл он. Попадается на глаза книга – Пётр Великий ввёл в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начнёте читать её – этот язык при Петре I сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносят газету – Пётр Великий их начал. Вам нужно искупить разные вещи – все они, от шёлкового шейного платка до сапожной подошвы будут напоминать вам о Петре Великом… За обедом, от солёных сельдей и картофеля, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведённого, все блюда будут говорить вам о Петре Великом. После обеда вы едете в гости – это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам, допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого… Место в системе европейских государств, управление… судопроизводство, права сословий, «Табель о рангах», войско, флот, подати, ревизии, рекрутские наборы, фабрики, заводы, гавани, каналы… почты… аптеки… госпитали, лекарства, летосчисление… печать, типографии, военные училища, академии – суть памятники его неутомимой деятельности и его гения».
Петра Первого часто называют революционером на троне. «Первым большевиком» метко именовал его поэт Максимилиан Волошин, а «большевиком на троне» – называл философ Николай Бердяев. И в самом деле, его преобразования коренным образом насильственно изменили облик Российского государства и жизнь русского народа. Именно в его правление Россия была провозглашена империей (в 1721 году), вступила в борьбу за мировое господство и получила новую столицу – Санкт-Петербург.
Масштабы личности Петра I и его эпохи общеизвестны, но об их оценках ведутся ожесточённые споры, творятся бесчисленные мифы. Два наиболее распространённых и доживших до наших дней, полярных «образа» петровской России и личности первого императора таковы.
Первый миф – о «Петре Великом» – был создан ещё при его жизни льстивыми царедворцами. В соответствии с ним, великий самоотверженный царь-реформатор, прилагая титанические усилия, вывел отсталый, реакционный и упорно цеплявшийся за старину русский народ, не понимавший собственного счастья, на столбовую дорогу европейского прогресса и просвещения, создал могучую победоносную державу.
Второй миф также возник при жизни Петра I, но уже не в придворной, а в народной среде. Он говорил о «царе-Антихристе», погубителе русского народа, палаче и изувере, деспоте и злодее, оскорбившем и кощунственно растоптавшем народную культуру, залившем кровью Русь, отбросившем страну на многие столетия назад в угоду своему безграничному деспотизму.
Возможно, ближе всего к истине образ Петра и его эпохи, запечатлённый в гениальной поэме А.С. Пушкина «Медный всадник». Здесь мы видим великолепие дворцов Санкт-Петербурга, стихию Невы, закованную в гранит набережных, симметрию улиц «регулярного города», мощь империи и над всем – «кумира на бронзовом коне», попирающем своими копытами растоптанного «маленького человека», на чьих костях и крови и было воздвигнуто зловещее величие державы.
XVII век предрешил как неизбежность развития России по самодержавно-крепостническому пути, так и необходимость «модернизации сверху», обновления государства на европейский манер. Это было уже начато церковной реформой, созданием полков «иноземного строя», первых мануфактур, западными влияниями в культурной жизни, отменой местничества. Вопрос в конце XVII века стоял не о том: быть или не быть реформам в России, но об их направленности, радикальности, темпах и цене.
Провал политики правительства Софьи и Голицына, их курса на постепенные и умеренные реформы, мало болезненные для общества и постепенно европеизирующие русскую жизнь, породил временный период реакции 1689–1695 годов, вызванный приходом к власти партии Нарышкиных: гонениями на всё иноземное, стагнацией экономики, разворовыванием казны, усилением изоляционистских тенденций во внешней и внутренней политике.
Если В.В. Голицин больше думал, чем действовал, предлагал продуманную и неторопливую программу реформ, ориентированных на общественную поддержку и соучастие, то новый виток реформ, связанный с именем царя Петра, отличался спонтанностью, непродуманностью, насильственностью, произвольностью, торопливостью и хаотичностью. Сравнивая реформаторство Василия Голицына с реформаторством юного Петра I, П.Н. Милюков писал: «Пока Голицын окружал себя книгами, картами, статуями, Пётр с азартом предавался спорту. Книгу он допускал в минимальных размерах… Голицын ездил в Немецкую слободу для серьёзных политических бесед о солидным Гордоном… Пётр слышать не хотел ни о какой политике, тем более русской. Она неразрывно связывалась в его тогдашнем представлении с торжественными официальными аудиенциями, от которых он бежал, как от чумы. В слободу привёз его кузен Голицына, «пьяница» Борис, но не для политических бесед, а для балов и попоек… Голицын мечтал о «довольстве народном». Пётр исподволь принимал меры для обеспечения личной безопасности. Укрепив своё положение преданной ему военной силой, Пётр обнаружил полное пренебрежение к общественному мнению. Он издевался над ним в той же мере, в какой Голицын за ним ухаживал и его боялся. Голицын в походах только и думал, как бы скорее вернуться в столицу, чтобы разрушить козни врагов. Пётр рвался из столицы в походы, как бы чувствуя, что там, при войске, его сила… И тогда как Голицын высшей целью своей политики считал заключение «аллиансов», Пётр принялся во что бы то ни стало искать хорошего театра войны, где можно было разгуляться на воле его кораблям и пушкам». Разумеется, и черты личности государя, и обстоятельства его прихода к власти, наложили свой серьёзный отпечаток на весь характер начавшихся резких реформ.
