Мне стыдно признаться, но идея этой книги принадлежит не мне. Однажды я получил по электронной почте письмо от журналистки Ольги Лапиной с предложением посодействовать написанию книги о деревне Джигинка Анапского района Краснодарского края.
«Что же тут стыдного? – спросит читатель. – Некий балующийся публицистикой московский дядя получает от провинциальной журналистки предложение поучаствовать в написании книги о какой-то забытой Богом южной деревне и расстраивается по причине того, что эта идея не ему пришла в голову. Тем более что (вы вот сейчас подсказываете) эта Ольга Лапина живет в этой самой Джигинке. Что же тут удивительного, что она и пришла с этой идеей?»
А удивительно в этом то, что в этой деревне родился мой отец. И я сам в этой деревне провел практически все свое детство, а именно – все свои летние каникулы. И деревня эта изначально называлась не Джигинкой, а была она немецкой колонией Михаэльсфельд.
Так или иначе, но я уцепился за это предложение и с удовольствием начал помогать Ольге в написании книги. По мере того как она присылала ее отдельные главы, я все более погружался в воспоминания. Помимо прочего, многое из того, что раскопала Ольга, я не знал до этого, и я благодарен ей за ту работу, которую она проделала.
Жанр предисловия предполагает некое анонсирование книги, но я не буду заниматься здесь кратким пересказом: это отбивает охоту ее читать. Расскажу здесь лишь о тех впечатлениях, эмоциях и размышлениях, которые она у меня вызвала.
Первое впечатление неожиданное, но если вдуматься, то довольно банальное и лежит на поверхности: в истории этой немецкой колонии, как в капле воды, отражается вся история России за последние 150 лет. Ни одно событие не прошло мимо. В ней можно увидеть все: и постепенный, но неуклонный и очевидный рост благосостояния российского крестьянства, вызванный реформами Александра Второго, и беду 1914 года, особенно больно ударившую по немецким колонистам, и трагедию кубанского казачества (а вместе с ним – и проживающих на Кубани немцев) в Гражданскую войну, и послабления НЭПа, и «окончательное решение» российского крестьянского вопроса в виде коллективизации, и убогое «колхозное счастье», и катастрофу 1941 года, и следом – депортацию, ссылку, трудармию и сталинские лагеря, послевоенный голод, «оттепель», возращение в Джигинку из казахстанской ссылки. И финальный исход в Германию.
Второе впечатление – это впечатление эпическое, философское. Круг замкнулся: почти 200 лет блуждал маленький народ по просторам Евразии и вот вернулся на землю своих предков. Или, как говорят немцы, Vaterland. Как хотите, но есть в этой истории что-то библейское, ветхозаветное.
Двести-триста лет назад перенаселенная Европа выбрасывала из своего чрева малоземельных крестьян, городские низы, обедневших дворян и просто искателей удачи и авантюристов. Огромные массы людей двинулись кто куда: кто в Америку, кто на юг Африки, кто в Австралию, а кто – в Россию. Аристократы двинулись «на ловлю счастья и чинов» в Петербург, а крестьяне – на юг России, на только что отвоеванные у турок земли северного Причерноморья.
Жестокая логика XX века сломала всю патриархальную, наивную крестьянскую веру моего народа в справедливость труда. В то, что труд все переможет и трудом все можно исправить. Оказалось, что это далеко не так. Оказалось, что неожиданно и вдруг ослепленные яростью и взаимной ненавистью могучие этносы могут, как песчинку, перемолоть маленькую колонию инородцев, затерявшуюся в кубанских плавнях. Сначала в 1914-м, а потом и в 1941 году. Какая мистическая сила в этих двух симметричных цифрах…
Третье впечатление – гордость за мой народ. Восхищение его невероятной стойкостью и живучестью. Куда только не бросала его судьба: в кубанские плавни и волжские степи, в алтайскую тайгу и на берега Рейна. Везде он, недолго горюя об утраченном быте, сноровисто и терпеливо начинал обустраиваться и методично и много трудиться. Не проходило и нескольких лет, и опять немецкие деревни – самые богатые, урожаи – самые обильные, а невесты – самые завидные.
Где-то там, далеко, за тысячи километров на запад, из руин Дрездена и Гамбурга, Нюрнберга и Вюрцбурга трудом «большого» народа возрождалось могущество послевоенной Германии. С ней не было связи, от нее не было помощи, само немецкое происхождение в послевоенном СССР было уже клеймом выродка и врага народа. Но так же, как и в «большой» Германии, почти уже забытой, воспринимаемой как далекая сказка, даже ничего не зная об этом ее возрождении, «малый» народ в казахстанских степях и в сибирской тайге один за другим поднимал немецкие колхозы-миллионеры.