Посвящается каждому ребенку в теле взрослого…
Рассвет в самом тихом лесу. Обычно на рассвете просыпается все живое, а с ними и многочисленные звуки. Но не в этот раз. С каждым Его приближающимся шагом в страхе замирали не только зверьки и птицы, но останавливали свое движение трава и деревья. Лишь слышен скрип двух веревок на молодом дубе. Шаги и веселое насвистывание становятся все ближе, в то время как весь лес замер перед Ним, как умирающее животное перед хищником. Его рыжие волосы горят огнем, а в ухмылке обнажаются острые зубы.
Остановив восход солнца, Он шепчет старую колыбельную, слова которой проносятся по всему огромному лесу и заставляют трепыхать души всего живого:
– Тот, кто знает скорби гнет,
Темной ночью отдохнет.
Все, что дышит на земле,
Сладко спит в полночной мгле,
Дремлют птички и цветы;
Отдохни, усни и ты,
Я всю ночь здесь пропою:
«Баю-баюшки-баю»
Дуб не выдерживает и скидывает с себя всю листву, а его самая крепкая ветка с хрустом ломается, уронив в траву безжизненные тела двух мальчиков. Все вокруг резко наполняется дикими криками обитателей леса, ставших невольными свидетелями произошедшего ужаса и нескончаемой боли.
Спустя много лет…
Часы на стене не показывали и шести, когда Аня вошла в здание психиатрической клиники, и практически пробежав длинный коридор, который утопал в утреннем свете, оказалась в личном кабинете. Бросив сумку на стол, она надела белоснежный халат поверх черного платья, схватила распухший от многочисленных записей блокнот и поспешила в кабинет главного врача.
– Будешь кофе? – предложил он, когда женщина села напротив.
– Спасибо, Сергей Александрович, но, пожалуй, откажусь.
– Извини, что вызвал тебя так рано. Но я вижу, ты как всегда готова работать, сколько бы времени не было на часах. За это я очень ценю тебя и именно поэтому назначил заведующей отделением острых психозов, самым тяжелым и опасным отделением. К тому же ты трудишься как проклятая столько лет, но ни разу не взяла отпуск.
– Мне вполне хватает выходных. Вы же знаете, я со школы мечтала работать здесь, а отдохнуть и на пенсии можно.
– Только не говори мне о пенсии, скоро она заберет меня отсюда, – он улыбнулся. – Зато я могу спокойно оставить больницу, зная, что она в надежных руках. Ладно, ближе к делу, в последнее время я постоянно отвлекаюсь. Если честно, не хотел тебя тревожить, ты и так взваливаешь на себя непомерное количество пациентов, и благодаря тебе они становятся вновь полноценными людьми. Вчера ночью нам привезли мужчину. С личным делом я позволю ознакомиться только после того, как ты просто понаблюдаешь за ним. Сказать, что он буйный, значит, ничего не сказать. Сейчас он в наблюдательной палате и за ним следят сразу четыре самых сильных санитара. Четыре! И этой ночью они весьма пострадали. Поэтому прошу не подходить к нему близко. Если честно, мне совсем не хочется, чтобы мои люди работали с ним. Его привезли сюда только потому, что наша клиника находилась неподалеку от того места, где его обнаружили. Некоторые сведения о его личности мы смогли получить от него самого, никаких документов при нем не было. И как ты понимаешь, скорее всего, оплачивать его лечение никто не собирается. Я позволю сделать выбор тебе – перевести его в городскую психиатрическую больницу, пусть город оплачивает его лечение, хотя ты сама знаешь, к чему оно обычно приводит или оставить его у нас, если он тебя заинтересует.
– Я уже заинтересована, – поднялась Аня. – Посмотрю, что с ним и сразу приму решение.
Постучав в наблюдательную палату, Аня услышала щелчок замка. Оказавшись внутри, она отступила назад и задела медсестру, спешившую запереть дверь. Четыре крупных санитара не могли успокоить нового пациента, уступавшего им по росту и весу раза в два, но даже смирительная рубашка, казалось, не действовала на него. Он был слишком быстр и изворотлив для нерасторопных сотрудников. И когда один из них уже приготовил шприц с успокоительным, мужчина увидел Аню. Женщина стояла неподвижно, словно статуя. Она видела много буйных пациентов, но никогда прежде её не сковывал неописуемый ужас перед обычным человеком. Когда он подошел к ней и заглянул в её глаза, холодная волна ужаса тут же отпустила женщину. Она увидела перед собой совсем другого человека. Агрессия на его лице резко сменилась виной, потерянностью и долей радости. Он смотрел ей в глаза, не моргая, улыбаясь краем рта. Санитары в нерешительности остановились рядом. Мужчина заговорил, и голос совсем не выдавал его буйного помешательства несколько минут назад.
– Помнишь, что ты делала, когда мне становилось совсем плохо? – обратился он к женщине.
– Прости, я немного забыла. Ты можешь напомнить? – спросила она, стараясь скрыть волнение.
– Да, но они связали мне руки.
Аня жестом велела снять с него смирительную рубашку. Один из санитаров подошел к мужчине.
– Это слишком опасно, – произнес он.
– Выполняй же.
Сняв с него рубашку, санитар отошел в сторону и взял в руку шприц. Став вновь свободным, мужчина приблизился к психиатру. Ей хотелось убежать, отвести от него взгляд, но приходилось оставаться на месте. Пациент провел рукой по её лицу и аккуратно убрал прядь волос ей за ухо. Он смотрел на неё, склонив голову, и по-прежнему улыбался. Аня не помнила, чтобы мужчина с такой нежностью и заботой смотрел на неё, хотя была замужем уже пять лет. Она совершенно забылась, все еще ощущая на лице его прикосновение.
