Anna Gavalda
JE L’AIMAIS
JE VOUDRAIS QUE QUELQU’UN M’ATTENDE QUELQUE PART
L’ECHAPPEE BELLE
Перевод с французского Елены Клоковой («Я ее любил. Я его любила», «Мне бы хотелось, чтобы меня кто-нибудь где-нибудь ждал…»), Нины Хотинской («Мне бы хотелось, чтобы меня кто-нибудь где-нибудь ждал…»), Ирины Волевич («Луис Мариано, или Глоток свободы (с последствиями)»)
Печатается с разрешения издательства Editions Le Dilettante и литературного агентства Anastasia Lester
© Editions Le Dilettante, Paris, 1999, 2002, 2012
© Клокова Е., перевод, 2006, 2009
© Хотинская Н., перевод, 2009
© Волевич И., перевод, 2012
© ООО «Издательство АСТ», издание на русском языке, 2018
* * *
Посвящается Констанс
*****
– Что ты сказал?
– Говорю, что немедленно их увезу. Им будет полезно ненадолго уехать…
– Но не сейчас же? – спросила моя свекровь.
– Прямо сейчас.
– Как? Ты же не собираешься…
– Именно что собираюсь.
– Да что все это значит, в конце-то концов? Сейчас почти одиннадцать! Пьер!..
– Сюзанна, я разговариваю с Хлоей. Хлоя, выслушай меня: я хочу увезти вас подальше отсюда. Ты не против?
– …
– Полагаешь, это неудачная идея?
– Не знаю.
– Иди собирай вещи. Мы уезжаем, как только ты будешь готова.
– Я не хочу возвращаться к себе.
– Ну и не надо. Разберемся на месте.
– Но вы не…
– Хлоя, Хлоя, пожалуйста, доверься мне.
Свекровь не сдавалась:
– Что за безумие? Не станете же вы будить малышек, в такое-то время! В доме не топлено! Там ничего нет! Туда нельзя везти детей! Они…
Он встал.
* * *
Марион спит на детском сиденье, держа пальчик во рту. Рядом с ней, свернувшись калачиком, спит Люси.
Я смотрю на свекра. Он сидит прямо. Его руки крепко держат руль. Он не произнес ни слова с тех пор, как мы выехали. Время от времени фары встречных машин высвечивают его профиль.
Мне кажется, он так же несчастен, как и я. А еще он очень устал. И разочарован.
Он чувствует мой взгляд:
– Почему не спишь? Ты должна поспать, слышишь? Тебе надо опустить спинку и постараться заснуть. Нам еще ехать и ехать…
– Не могу, – отвечаю я, – вас сторожу.
Он улыбается в ответ. Если это можно назвать улыбкой.
– Да нет… часовой сегодня я.
И мы возвращаемся каждый к своим мыслям. И я плачу, прикрыв лицо руками.
*****
Мы остановились у заправки. Я пользуюсь его отсутствием, чтобы проверить сотовый.
Ни одного сообщения.
Естественно.
Какая же я дура.
Дура…
Включаю радио и тут же выключаю.
Он возвращается.
– Будешь выходить? Хочешь чего-нибудь?
Я киваю.
Ошибаюсь кнопкой, стаканчик наполняется какой-то тошнотворной жижей, и я отправляю его в урну.
В магазинчике покупаю памперсы для Люси и зубную щетку для себя.
Он не трогается с места, пока я наконец не соглашаюсь опустить спинку сиденья.
* * *
Я открыла глаза, когда он заглушил двигатель.
– Не суетись. Побудь с малышками здесь, пока в машине еще тепло. Я пойду в дом, включу обогреватели в вашей спальне, а потом вернусь за вами.
Снова вопрошаю свой телефон.
В четыре-то утра…
Какая же я дура!
*****
Не могу уснуть.
Вместе с детьми лежу в кровати бабушки Адриана. Кровать ужасно скрипит. Когда-то она была нашей.
Занимаясь любовью, мы изо всех сил старались ее не раскачивать.
Весь дом был в курсе, стоило нам только пошевелить рукой или ногой. Помню намеки Кристин за столом, когда мы спустились вниз в первое утро. Никогда не забуду, как мы краснели, не поднимая глаз от своих тарелок и держась за руки под столом.
Мы хорошо запомнили урок и с тех пор предавались любовным утехам тихо, как мышки.
Я знаю, что он вернется в эту кровать с другой женщиной и, когда их терпенью придет конец, он так же, как некогда со мной, сдернет толстый матрас на пол.
*****
Нас будит Марион. Она прогуливает свою куклу по одеялу, рассказывая ей сказку о сбежавших сосках. Люси трогает меня за ресницы: «У тебя глазки склеились».
Мы одеваемся под одеялами, потому что в комнате слишком холодно.
Стенания кровати девочек смешат.
Свекор разжег в кухне камин. Я вижу его в глубине сада – он набирает дрова из поленницы под навесом.
Мы впервые остались с ним вдвоем.
Я никогда не чувствовала себя уютно в его компании. Он слишком бесстрастный. Слишком молчаливый. Да еще все эти рассказы Адриана о том, как пристально следил за ним отец, каким он был жестким, непримиримым, как легко выходил из себя, как придирался к школьным отметкам.
То же самое и с Сюзанной. Я никогда не замечала какой-либо нежности в их отношениях. «Пьер сдержан, но я знаю, что он чувствует ко мне», – сказала мне однажды свекровь, – мы лущили фасоль и говорили о любви.
Я тогда кивала, но не понимала. Я не понимала этого человека, столь скупого на эмоции, подавлявшего все свои чувства. Постоянно держать себя в узде из страха показаться слабым – этого я никогда не могла понять! В моей семье обниматься и целоваться было так же естественно, как дышать.
Помню один бурный вечер на этой кухне… Моя невестка Кристин жаловалась на учителей своих детей: мол, все они некомпетентные и ограниченные. Потом разговор перешел на образование вообще и их с Адрианом в частности. Обстановка мгновенно накалилась. Кухня превратилась в судилище, Адриан и его сестра – в обвинителей, а на скамье подсудимых – их отец. Как тяжело все это было… нет, бомба так и не взорвалась, язвили в меру – так, воткнули друг в друга пару-тройку отравленных шпилек.
