История первая
Ответственность
– Не подведи, Алишер.
Говорили они.
– Помоги им, Алишер!
Говорили они.
И я помогал. Во всём помогал. Как мог.
Нас было пятьдесят семь.
Мы уходили все вместе из родного аула, затерянного где-то в любимых Кавказских горах. Уходили как добровольцы, уходили на войну. Их матери, жёны и сёстры, отцы-старики смотрели на меня с надеждой. Они все всегда на меня так смотрели.
По прибытии я стал взводным для своих односелян, потому что практически только я один говорил по-русски. У нас дома вообще мало кто говорил. А меня мама учила. Её – её мама. А её, уж не знаю кто. Потому-то нашу семью в ауле все очень ценили, мы могли читать новости из редко доходящих до нас газет, узнавать события, рассказывать всем остальным.
Не из моего села в подведомственном мне взводе был только один политрук. Молодой русский парень, настоящий Иван – соломенные кучерявые волосы, голубые глаза. И жёсткий характер, слова партии и командования доносились им железным тоном перед всем взводом. Даже не смотря на то, что потом я им всё пересказывал вновь на родном языке. Парня мои соотечественники не понимали.
Потому, кто как не я, должен был помогать им во всём? И я помогал. Когда нам только на половину взвода раздали оружие, остальных отправляя воевать чуть ли не с одними сапёрскими лопатками, я выискивал для нас ружья и пистолеты. Как мог и где только мог. Пусть где-то не совсем исправные, пусть охотничьи, пусть стародавних времён. Но оружие, огнестрельное! И оно помогало им выжить. После первых боёв это я ползал по заваленному трупами полю брани, собирая уже настоящие, хорошие немецкие автоматы.
Когда нам на весь взвод доставалась только полупустая бочка солдатской кухни с переваренной крупой, это я ходил по соседним сёлам, выспрашивать провиант. А когда никаких сёл и в помине не было рядом, выискивал сурепку на полях, выкапывал рогоз, корневища которого можно варить, как картошку. Ну это конечно летом. А зимой настаивали кору на талом снегу.
– Мы же горцы, не пропадём!
Имея ввиду, конечно, нас, не себя, говорил политрук. И мы не пропадали.
Когда перед каждым боем все засыпали без задних ног, как один, это я не спал. Психика, знаете ли, такая штука, когда чего-то не может выносить, слишком страшного, то отключается. Сознание ослабляется перед боем и сразу хочется спать. А я не спал, держался. Писал письма их матерям, потому что не все из моих людей умели писать. Там в уале не все умели и читать. Но сёстры мои умели, они прочтут. Каждой маме про её сына. Я писал и слушал сигнал, по которому нужно было вставать и идти в атаку.
Но когда приказ… Как я мог им помочь? Чем я мог вообще кому-то помочь на войне? Когда командиры отправляют тебя погибать. С оружием и криками "За Родину!" во весь дух. А внутри: "Твою мать!". На хорошо укреплённую высоту. Заминированную высоту. Обозримую высоту. Сотни метров как на ладони. Стреляй не хочу, убивай не хочу. А они хотят. Они немцы.
– Высоту нужно взять!
Сказал политрук.
"Взять числом!" – услышал я его приказ.
Числом наших жизней.
Нам повезло. Первые минуты атаки рано утром был сильный туман. Такой, знаете плотный, белёсый, молочный. Выстилающийся по земле. Почти на целый метр в высоту. Пока ещё холодно и солнца не видно в таком же дымчатом тумане, но наверху. Мы ползли в нём мокрые и холодные, но не видные. А значит ещё живые. Долго позли, почти половину пути. Пока не послышались первые взрывы подорвавшихся на закопанных минах моих людей. Дальше уж не было смысла ползти. Мы вскочили и побежали.
А потом?
Я не помню. Сейчас уже ночь. Высоту мы не взяли.
Ещё утром нас было пятьдесят семь.
А к ночи осталось пятнадцать.
– Чудом!
Сказал политрук.
– Завтра будет подкрепление от артиллерии и новые взводы пехоты подойдут. Снова будем брать высоту!
"Как же я им в глаза посмотрю?" – думал я.
Их матерям. Престарелым отцам. Жёнам с малыми ребятишками. Всем, кто меня так просил заботиться о них, о моих односельчанах. А я, Алишер Камбаров, их всех подвёл.
– Не подведи, Алишер!
В голове, поперёк всех мыслей, как комом в горле, встал голос отца.
– Помогай им, Алишер, во всём и всегда помогай! – говорил он.
И я помогал. Во всём.
Отец уходил долго и мучительно. Мне было семь. Он лежал и хрипел на кровати в затемненной родительской комнате. Нам не разрешалось к нему подходить, но меня он сам к себе подзывал. Часто. И долго наставлял, как мне стоит вести себя вместо главы семьи, когда он нас покинет. На меня оставалась стареющая на глазах от горя мать и пятеро сестёр. Кто-то старше меня кто-то младше. Всех их надо будет выдать замуж. И я выдавал. За хороших мужчин. И я их находил. С приданым. У них оно было, я собирал.
– Я всегда и за всех нёс ответственность! С малых лет.
Тихо, но твёрдо сказал я самому себе.
– Готов отдать?
– Что отдать? – не понял я и обернулся по сторонам.
В землянке ночь. Никого. Я один. Политрук давно ушёл спать. Лучина горит, свечей уже нет. На столе исписанные листы. Письма тем, кому я не верну назад их сыновей.
– Этот тяжкий груз.
Женский приятный голос вокруг меня. Такой мягкий, нежный. И кажется будто любящий. Даже мамин напомнил.
