Читать онлайн полностью бесплатно Алексей Лельчук - Истории без географии

Истории без географии

После школы мне не сиделось на месте. Каждый следующий год я проводил в новом городе, а то и в новой стране. Новосибирск, Джезказган, Москва, Нью-Йорк, Бостон, Тель-Авив, Иерусалим, опять Москва, Подмосковье.

Книга издана в 2020 году.

Альбом молодого художника

Плоская Москва

Я уже привык к Москве и даже в чем-то ее полюбил. Например, если встать у Елисеевского и посмотреть вниз на Тверскую… К вечеру, когда чуть стемнеет, что-то в воздухе происходит, и картинка перестает быть объемной. Гудящая машинами Тверская со всеми своими домами, фонарями, Моссоветом и Интуристом становится плоской – как в кино или на картине.

Плоские автомобили плоско выстраиваются в плоские ряды у светофора и, плоско уменьшаясь, плоско несутся к следующему, который меньше первого по размерам, но стоит с ним рядом, только чуть-чуть пониже. Самую чуточку – вот так. И Интурист растет плоским пятым этажом прямо из плоской разделительной полосы. Так что плоские иностранцы, выглядывая в окна, видят прямо перед собой плоские проезжающие машины – близко-близко, самые колеса. А вот плоская «Волга» припарковалась, и даже бампером слегка задевает кремлевскую звезду. Та здесь же плоско вырастает из плоского тротуара.

И это потому, что Елисеевский магазин стоит на горе, а Никольская башня – в яме, там раньше речка была, и поэтому она своим верхом приходится как раз вровень с чьим-то бампером.

А так как вечером объема не видно, то и кажется, что все это нарисовано на одной картинке. Кстати, древние русские лубки и жития святых так и рисовались – все на одной плоскости, только разного размера. Может быть, предки наши творили все больше вечерами?

Плоско же все потому, что сумерки, и фонари светят несильно, и влажный густой воздух, и серые здания, и серые люди, и нет зелени, потому что зима, и нет снега, потому что не выпал. И нет реклам и ярких вывесок, чтоб осветить то, на что не хватает фонарей. И так уютно!

Как будто сидишь дома в теплом кресле и смотришь на противоположную стену. А на стене – картина, «Тверская улица вечером. Зима 1992 года».


Неумолимо

Скорый поезд движется к югу неумолимо.

Неумолимость эта – в скорости, прямолинейности и чем-то еще. Наверно, в покачивании на стрелках, стыках и неровностях полотна. Мол, и путь не так уж ровен – стыки, кривули, рытвины, – но мы все равно вперед, прямо, скоро.

В самолете нет этого ощущения, там вообще нет понятия движения. В самолете есть понятие – провести четыре часа времени. С движением это напрямую никак не связано. Поднимаясь по трапу в Москве, ты уже мыслями на месте – просчитываешь, как успеть на семичасовой автобус из аэропорта.

Когда идешь пешком, всегда можно обернуться, остановиться, повернуть, – своя воля. На машине – тоже. Из троллейбуса можно выйти на остановке. Автобус можно попросить: «Остановите автобус». Даже в пассажирском поезде нет той неумолимости. Он движется медленнее, часто останавливается, – его приходится часто подгонять мысленно. Он движется медленнее, чем мысль о его движении.

Скорый поезд движется быстрее, чем мысль. И стоя у открытого окна, можно глазами наблюдать, как он метр за метром прорывается сквозь пространство – раньше, чем туда проникает твоя мысль.

Кстати, самолет, – хоть и летит очень быстро, – движется гораздо медленнее мысли, так как мысль тогда, как уже было сказано, мгновенна.


Стабильность

В городе лето.

В городе день.

В городе жарко.

Над горизонтом ни облачка.

Голубизна неба огромным конусом взвивается вверх – голубая крыша. Зелень травы сплошным ковром обнимает газоны – зеленый пол. Зелень деревьев столпилась вокруг – зеленые стены.

Зеленая комната.

– Хм. Но в комнате должна быть дверь.

– Верно. Оглянитесь назад, мы в нее вошли.

– Хм. Но в комнате должно быть окно.

– Верно. Взгляните вперед. Голубое окно в небо.

Синие машины везут коричневые бревна на пилораму. Красные машины везут серый цемент на стройку. Желтые автобусы везут граждан на квартиры.

Джинсовые шорты гуляют с темными очками. Желтая кепка гуляет с майкой Oxford University. Зеленая фуражка гуляет с четырьмя звездочками. А серая – с резиновой дубинкой. Бабушка гуляет с авоськами. Очередь за пивом гуляет с гиканьем и свистом. Солнце не гуляет. Солнце стоит и палит. Греет. Жарит. Работает.

– Эй город, что это у тебя там справа?

Город оглянулся. Да нет, вроде бы, все на месте. Окно. А в окне?

В окне летели они. Колючие силуэты на светлом небе. Невысоко. Но и не низко. Вплотную друг к другу. Выстроены в линию. И очень много.

Налево? До горизонта. А направо? Тоже до горизонта. Бесшумно приближались они.

Город не понял. Город присел. Город вдохнул.

Медленно летят, приближаются, под брюхом у каждого – смерть. Верная смерть всему. Но летят молча, бесшумно. Город ждет – что будет.

Ничего. Хвосты. Торчащие в небо хвосты. Колючие силуэты на светлом небе. И нет их. Пролетели.

Вертолеты. Армейские вертолеты. Штурмовики с полным боевым комплектом.

Вот она – наша стабильность.


Человек на пляже

Вот лежит человек. На пляже. Хотя – нет. Человека что-то не видно. Вот лежит человеческое тело. На пляже. Тело, по всей видимости, мужское. Довольно загорелое. Сложено неплохо, хоть можно бы и получше. Руки оно раскинуло в стороны, ноги на ширине плеч, правая нога чуть согнута. Где надо у него надеты плавки. Оно лежит неподвижно на спине и загорает. Лица не видно, потому что на лбу панама.



Другие книги автора Алексей Лельчук
Ваши рекомендации