Самый грустный человек
Самый грустный человек на свете не верит в судьбу. Он не верит в удачу и в божественную кару, не верит в гороскопы и натальные карты, в теории заговоров и великий замысел. Но сильнее всего человек не верит в себя.
Он никогда не ищет себе оправданий, не может откопать в себе положительных сторон, когда часами смотрит в зеркало на своё исхудалое, измученное, бессонное отражение, когда тонет в море своих синяков под глазами и режется о выступающие кости своих скул, плеч, запястий.
Во всех бедах мира человек всегда винит себя. Рассказали в новостях об упавшем самолёте- это он не доел утром кашу, лучший друг расстался с девушкой- это он слишком часто и глупо шутил в её присутствии. Или человеку проще верить в своё невезение, чем мистическую и добрую удачу.
Утро всегда доброе. Самый грустный человек тоже добрый. Он неустанно помогает всем людям, которые хотя бы кончиками пальцев касаются его жизни. Он обо всех переживает, обо всех заботится, со всеми хочет поделиться хотя бы капелькой тепла и любви, что несёт в своём сердце. И как бы много слёз он не лил ночами, пламя в его душе никак не хочет угасать, даже если этим светом он из раза в раз делает хуже самому себе.
Человек понял, что что-то идёт не так, когда впервые в жизни он отказал в помощи. Тогда он закрылся в себе и начал много, много думать. Мысли в его голове вспыхивали и тухли, перебивали друг друга, смешивались и расслаивались, из-за чего он не мог прийти ни к какому выводу.
Человек не знал, с кем поделиться этими мыслями, у кого спросить совета, кто бы мог ему помочь. Он был уверен, что ни одному его другу не будет интересно слушать все эти жалобы, особенно когда жалобы касались их. Тогда самый грустный человек решил пойти к врачу.
***
– Здесь ты можешь говорить обо всём угодно, не боясь последствий и осуждения. Можешь кричать, плакать, материться. Моя цель- разобрать твои проблемы и помочь найти нужный путь к их решению. Но я не могу дать тебе уверенность, что помогу со всем на свете.
Самый грустный человек сел на бархатный синий диван, застеленный клетчатым пледом, и осмотрел помещение. Зашторенные окна, мягкий оранжевый свет, выключенный торшер, кресло, совершенно не сочетающееся с диваном и журнальный столик, посреди которого стояла коробка салфеток.
В первый день встречи с врачом он отчего-то решил, что важно показать себя здоровым, умным и интеллигентным. Человек надел единственную белую рубашку и чёрные брюки, которые были ему слишком большими на талии, от чего пришлось закрепить их булавками. Он успокаивал себя тем, что под рубашкой булавок всё равно не видно, но целый час пути от дома до клиники думал, что каждый прохожий смотрит на него осуждающе или злорадно смеётся.
– Мне не нужно со всем помогать. Я просто хочу, чтобы меня выслушали и сказали что-то хорошее. Чтобы меня хотели выслушать…
– Я хочу тебя выслушать.
– Я плачу Вам за это.
Самый грустный человек поднял взгляд на улыбающуюся женщину в растянутом сером свитере и тёмно-синей юбке до колена. Глаза его были уставшие, покрасневшие от бессонных ночей. Веки полуопущены, будто он постоянно находился на грани того, чтобы заснуть. Синие мешки под длинными тёмными ресницами. Уголки бледных, вечно сухих губ, опущены.
– Давай будем общаться на «ты». И забудем о деньгах. В первую очередь я здесь, чтобы помочь тебе.
– Спасибо. Наверное…
Самый грустный человек теребил пожелтевший от времени рукав белой рубашки, старался скрыть протёртую о рабочий стол дырочку и всё думал, зачем он вообще надел рубашку.
– Что тебя беспокоит?
Он сидел сгорбленный, соединив колени и держа руки на ногах. Помещение, которое должно внушать уют, давило своими голубыми стенами и мягкими диванами. Словно небо опустилось до земли и пыталось сплющить всё своими огромными облаками.
– У меня много друзей. Наверное… Я хотел бы в это верить. Несколько недель назад до меня дошло осознание, что никто из них не привязывается ко мне так же сильно, как я к ним. Будто я… Ну знаете… Знаешь. Наполовину собака. Я при виде друзей виляю хвостом и брызжу слюнями, а они снисходительно чешут меня за ушком. И я постоянно бью их головой под руку, чтобы они снова почесали меня, жду их, свернувшись калачиком под дверью, скулю, когда слышу знакомые шаги. И я кажусь им навязчивым. Они не говорят мне об этом, но я понимаю, что меня такой человек раздражал бы. Поэтому я молчу. Не говорю им о своих проблемах. Очень стараюсь по крайней мере.
Врач долго расспрашивала его про детство, про начальную школу, про родителей. Как бы старательно самый грустный человек не пытался вернуть течение разговора к волнующей его сегодня проблеме, женщина в растянутом свитере непреклонно спрашивала об одном и том же.
– Ты говоришь не «папа», а «отец». Почему?
– Это звучит более уважительно…
– Тогда почему маму ты называешь «мамой», а не «матерью»?
– Я не понимаю, почему Вы… Ты… об этом спрашиваешь.
Врач составляла биографию самого одинокого человека, но в её записях на тринадцати годах жизнь человека будто обрывалась. Ему казалось, что все его проблемы начались именно в этом возрасте, но женщина в синей юбке до колена не хотела об этом слушать. И тогда ему стало казаться, что она вообще не хочет слушать.
