Из леса донесся бой индейских барабанов. Приглушенный, ритмичный, он гремел, пронизывая удушающий зной, повисший над деревьями и рекой.
Стоящие на берегу Жоффрей де Пейрак и Анжелика замерли и прислушались. Барабанный бой был глух и сдержан. Его звук доносился до них сквозь переплетение ветвей, глубокий, негромкий и четкий, как биение здорового, сильного сердца. Так природа, недвижная, изнемогающая от влажной духоты жаркого дня, напоминала о присутствии в ее лоне людей.
Инстинктивно Анжелика схватила мужа за руку:
– Барабаны… что это значит?
– Не знаю. Надо подождать.
Вечер еще не наступил, просто был близок конец дня, и река напоминала огромную ленту из потускневшего серебра. Анжелика и ее муж, граф де Пейрак, стояли у воды под аркой, образованной ветвями растущей над рекой ольхи.
Немного дальше, слева, вытащенные на песчаный берег небольшой бухты, сохли каноэ из просмоленной березовой коры.
С одной стороны полукруглую бухточку окаймлял длинный острый мыс, а в глубине ее чернели высокие утесы, увенчанные вязами и дубами, под которыми воздух был еще живительно свеж.
Здесь и разбивали лагерь. Слышался треск ветвей, ломаемых, чтобы соорудить шалаши и бросить в костры, и над спокойной водой уже медленно поднималось синеватое облако дыма.
Анжелика слегка встряхнула головой, отгоняя гудящих комаров, рой которых внезапно окружил ее. Также она хотела отогнать смутное опасение, охватившее ее, когда она услышала доносящийся из леса барабанный бой.
– Как странно, – вырвалось у нее. – В тех немногих абенакских деревнях, которые мы видели, спускаясь по Кеннебеку, почти не было мужчин – только женщины, дети и старики.
– Действительно, все дикари отправились на юг, чтобы продать свои меха.
– Дело не только в этом. Во встречавшихся нам каноэ, плывших на юг, как и мы, в основном сидели женщины. Похоже, продавать меха на этот раз будут они. Но куда же подевались мужчины?
Пейрак бросил на нее загадочный взгляд. Он и сам задавался этим вопросом и отвечал на него, скорее всего, так же, как и она. Похоже, воины индейских племен ушли из своих деревень, чтобы собраться в месте, которое держалось в секрете, и оттуда начать войну… Но какую войну? И против кого?
Он сомневался, стоит ли высказывать свои подозрения вслух, и в конце концов счел за лучшее промолчать.
Сейчас им было покойно, и они были свободны от тревог. Многодневное путешествие по реке шло без помех. Возвращаясь к побережью океана и более обжитым местам, они испытывали юношеское нетерпение и восторг.
– Смотрите! – молвил Пейрак, махнув рукой. – Вот что означал барабанный бой. К нам гости!
На их глазах три каноэ обогнули мыс и вошли в бухту.
Судя по тому, откуда они показались, они поднимались по реке, а не плыли по течению, как бо́льшая часть суденышек и судов в это время года.
Сопровождаемый Анжеликой, Пейрак сделал несколько шагов к кромке воды, где набегающие на берег небольшие, увенчанные пеной волны оставляли на песке коричневый след. Он немного прищурился, вглядываясь в силуэты вновь прибывших.
Сидящие в каноэ индейцы явно собирались остановиться. Они подняли весла, с которых заструилась вода, и соскользнули в реку, чтобы вытащить свои суденышки на берег.
– Во всяком случае, это мужчины, а не женщины, – заметил Пейрак.
Вдруг, оборвав свою речь, он сжал запястье Анжелики.
С одного из каноэ в воду спрыгнул человек в черной сутане и, как и индейцы, направился к берегу.
– Иезуит, – тихо сказала Анжелика.
Ее охватил такой страх, что она готова была убежать и спрятаться в глубине леса.
Но граф, еще раз сжав ее запястье, остановил ее:
– Чем вас так испугал этот иезуит, любовь моя?
– Вы же знаете, какого мнения о нас отец д’Оржеваль. Он считает нас опасными захватчиками, если не приспешниками Сатаны.
– Поскольку он пришел как гость, сохраним спокойствие.
Тем временем человек в черном, или, как называли иезуитов индейцы, Черный Человек, вышел на берег и быстро зашагал вдоль кромки воды. Его тонкая длинная тень двигалась среди дрожащих изумрудных отражений деревьев с проворством, не вяжущимся со здешними местами, разморенными жарой и тонущими в дымке полного истомы вечера. Было видно, что это человек молодой, полный жизни и идущий прямо к цели, не обращая внимания на препятствия и даже отказываясь на них смотреть.
На несколько мгновений он исчез из виду, проходя через лагерь, и над разведенными кострами повисло тяжелое молчание, затем послышались приближающиеся шаги обутого в сапоги солдата-испанца, и сразу за ним среди листвы ив вновь появилась высокая черная фигура.
– Это не он, – сквозь зубы проговорил Пейрак. – Это не отец д’Оржеваль.
Он даже почувствовал легкое разочарование.
Вновь прибывший был высок, худощав и казался очень молодым. Поскольку устав его ордена требовал долгого послушничества, ему не могло быть менее тридцати лет, однако он сохранил всю безотчетную грацию двадцатилетнего. У него были светлые волосы и борода и голубые, почти бесцветные глаза. Его лицо показалось бы бледным, если бы его лоб, нос и щеки не покраснели от солнца, жестокого к светлокожим людям.
