[Эль Бланк, Ольга Копылова
Искорка и Вьюжник]
ПРОЛОГ
Огонь полыхал. Языки пламени взлетали к небу, алыми росчерками разрывали воздух и бессильно опадали, чтобы через мгновение вспыхнуть снова. Горящая в этом огненном зареве фигура мужчины то теряла чёткость контуров, полностью перевоплощаяясь в стихию, то обретала человеческую ипостась. Последнее происходило всё чаще, а значит, силы стихийника почти иссякли. Оставались последние крохи, которых едва хватало, чтобы держать на расстоянии хищно кружащую в ожидании наживы банду разбойников и отбиваться от своры натравленных на него ледяных волков.
Трое из них уже растеклись лужицами, покрывшимися тонкой коркой льда. Ещё один едва слышно скулил, пытаясь сохранить животную форму. Лишь последний, сверкая холодными синими глазами, обнажал белоснежные клыки. Стряхивал с шерсти ледяные кристаллики, когда его меха касалось пламя, и утробно рычал, поощряемый окриками хозяев.
Условных хозяев, разумеется, потому что послушными питомцами ледяные волки, даже прирученные, никогда не были, зато интуитивно ненавидели огненную стихию во всех её проявлениях. Чем бандиты и воспользовались, подстроив засаду и пустив впереди себя дикую природную стихию в зверином обличии.
Рывок. Летящий в прыжке серый зверь. Вскинувшиеся в защитном жесте руки стихийника, превратившиеся в пламенный всплеск. На большее сил не хватило, и мужчина окончательно обрёл человеческий облик. Рухнул на колени в лужу, что секунду назад была ледяным волком.
— Э-ге-гей! — раздался торжествующий крик и лязг оружия. Воздух наполнило физически ощутимое предвкушение лёгкой победы.
Мужчина из последних сил поднял голову. Тяжело дышал, пытаясь справиться с парализующим отчаянием. Потухшие, потемневшие глаза смотрели на приближающихся разбойников. Разномастных, в невообразимого вида одежде явно с чужого плеча и наружности весьма своеобразной — благородство в их лицах отсутствовало напрочь. Ждать от них милосердия было совершенно бессмысленно — они были готовы убивать ради наживы. Жизнь для них ничего не стоила, в отличие от материальных ценностей.
Обессиленный стихийник с ужасом осознавал, что шансов на спасение у него нет. В последнем бессмысленном порыве попытался вспыхнуть, но тело так и осталось человеческим. Толпа разбойников с гиканьем пронеслась мимо, рванув к перевёрнутым саням. Четверо окружили добычу.
— Ну что? Не ожидал? Как мы тебя, а?.. — главарь несдержанно захохотал, оскалив гнилые зубы. Шагнул к обречённому мужчине, взмахивая кинжалом.
Светлая сталь рассекла воздух, и стихийник невольно зажмурился. Вот и всё, конец.
Ледяной порыв ветра окатил с головы до ног, осыпал мелкими колючими снежинками, и мужчина инстинктивно вздрогнул. Не было ни боли, ни обречённого стона, ни забытья. Вместо этого воздух распороли полные ужаса крики.
Стихийник распахнул глаза и отшатнулся — перед ним плашмя упало грузное тело. Тот самый главарь, что угрожал кинжалом, теперь лежал без движения. Оружия у него уже не было — оно, вырванное из его рук неведомой силой, кружилось, подхваченное снежным вихрем, и стремительно, словно его метнули, рухнуло вниз, пригвоздив к земле бандита. Ещё миг — и бездыханное тело сжалось, развоплощаясь в бездушный серый камень с воткнутым в него кинжалом.
Разбойники — и те, кто окружил жертву, и те, которые принялись грабить повозку, — этого уже не видели. Они удирали со всех ног — между стволами деревьев мелькали лишь их силуэты. Но уцелеть повезло не всем. Яростная ледяная стихия настигала, окутывала белоснежным облаком снежинок, закручивала в водовороте вихря, поднимала высоко вверх и швыряла на землю.
Парализованному от шока путнику в спасение верилось с трудом, а в глазах темнело от недостатка сил. Ему сложно было осознать, сколько длилось буйство ледяного ветра. И когда тот приблизился к нему, окружил, рванув вверх и поставив на ноги, мужчина пошатнулся, едва не упав.
Снежинки, образующие вихрь, уплотнились, создав опору и удержав, а через мгновение сплавились, меняя облик стихии на человеческое тело. Крепко сложённый темноволосый мужчина, в отороченном мехом жилете поверх рубашки из шерсти, кожаных брюках и меховых сапогах, подхватил жертву разбойников, положив его руку себе на плечо, и повёл к саням.
Смотрелись они богато: металлические, искусно украшенные чеканкой и обитые кожей, с массивными полозьями, которые при необходимости легко менялись на колёса. А вот стояли неровно — вздыбились передом, когда с разгона влетели в лесную чащу. Упирались в стволы, да ещё и дёргались, потому что впряжённые в них обезумевшие от страха лошади пытались вырваться. Они то принимали животную форму, то теряли плотность, превращаясь в туго скрученный воздушный поток, удерживаемый только специальной упряжью.
Бросив на них краткий взгляд, брюнет протяжно свистнул. Ему под ноги тут же метнулся снежный комок, замельтешил, ластясь, и, подчиняясь воле хозяина, скользнул к беснующимся животным. Мягкими касаниями воздушной стихии, родной и привычной для лошадей, прошёлся по их спинам, успокаивая. И скользнул обратно на землю, меняя облик. Когда брюнет усадил пострадавшего на борт саней, у его ног замер пушистый снежный лис.
