1. Пролог
1629 год по Арагонскому календарю, окрестности Калуги (центр бывшего Калужского княжества)
За двести лет до основных событий
У кромки леса стояла женщина, босая, нечесаная, в изодранном грязном платье и с засохшими пятнами на лице.
– Девочки, милые, почему вы ссоритесь?
Сбежавшие от нянюшки сестры мигом притихли, обернувшись на знакомый голос.
– Мама? – искренне изумилась младшая.
– Конечно, а ты разве не узнала? Иди ко мне, моя Аннушка!
– Мама! – с радостным визгом девчонка бросилась в объятья к женщине.
– Нет! Вернись! – запоздало крикнула старшая, расширенными от ужаса глазами глядя на сестренку, повисшую на шее женщины.
– Аня! – сказала та, вдыхая запах ребенка. – Как же ты приятно пахнешь!
– Чем, мамочка? – с самозабвенным счастьем спросила девочка. – У нас вчера пироги пекли, я на кухне все время вертелась, чтобы пару-тройку нам с сестрой прихватить! А то батюшка говорит, много есть нельзя, для здоровьев плохо дитят перекармливать, а я очень люблю пироги! Ты же помнишь?
– Помню, – леденяще-ласково произнесла женщина.
– Ну так вот я пирогами и пахну вкусно!
– Нет, не пирогами, – возразила женщина. – Жизнью.
Старшая сестра сделала шаг вперед:
– Отпусти ее! Приказываю!
– Ты чего, Машка? – у младшей глаза округлились от удивления.
– Действительно, доченька, по какому праву ты грубишь мне? Я ведь тебя родила, воспитала, любовь свою и заботу подарила. Разве ты не любишь меня? Разве такому мы с батюшкой тебя учили? Барской дочери не подобает так себя вести! Подойди, извинись, поцелуй меня, и забудем обиды!
Маша упрямо нахмурилась, глядя на женщину исподлобья.
– Ты не наша мама! Наша настоящая мама отправилась жить на небеса, стала ангелом! Я видела ее мертвое тело: спряталась в комнате, когда священника среди ночи вызвали, и видела, как она дух испустила. Ты – не она!
– Я – твоя мама! Та, или другая – не имеет значения.
Аннушка непонимающе смотрела то на одну, то на другую.
– Сестрица, что на тебя нашло? Матушка наша в гости к родственникам уезжала, так папенька сказал. А теперь вот вернулась, слава Красному Богу!
Рот женщины искривился в ухмылке.
– Точно, слава Ему! Так ты подойдешь к нам, Машенька?
Ласковая угроза в голосе вызвала ледяную дрожь у девочки: она развернулась, и бросилась домой, без оглядки. Говорил же батюшка, сколько раз приказывал не уходить из дома одним, а они не послушали! Ускользнули из-под присмотра нянюшки, убежали к лесу, самому страшному лесу в мире!
Какие только слухи не ходили среди крестьян, нянюшка часто рассказывала им страшные истории на ночь, втайне от отца, когда сестрички с круглыми глазами забирались под одеяло, сжимали тряпичные куклы на самых жутких моментах сказок. А однажды бесстрашная девочка проследила за отцом и его людьми, когда они изловили мерзкую тварь из леса. Она металась в клетке, как не смогло бы двигаться любое другое живое создание, а потом – спрыгнула с крыши, встав на две ноги. Маша едва сдержала крик, увидев перед собой всего-навсего юношу в грязных лохмотьях. Его серая кожа натянулась на острых скулах в ухмылке, и тварь разразилась бранью и хохотом. А потом вдруг сказала: «Они придут за вами, всех изловят! Не туда вы, барин, нос свой сунули. За любопытство отвечать придется кровью!».
И вот одна из лесных мерзостей поймала ее сестру.
За спиной раздался крик, но Маша не оборачивалась. Душераздирающие мольбы сменились визгом, и девочка понимала, что мучения сестры продлятся долго: если верить нянюшкиным сказкам, твари неторопливо истязают своих жертв, пока те в принципе могут выносить пытки. Помешать им невозможно, дуреху Аню не спасти, но можно позвать на помощь, рассказать, что твари вышли на охоту, и могут принимать чужой облик.
Она бежала во весь дух, не крича от страха, и не плача, хотя на самом деле боялась. Все казалось, будто сейчас жуткие когти вопьются в спину, и придет ее черед страданий, но, пока кричала сестра, тварь была занята, и можно было еще успеть предупредить.
Ей поверят, должны поверить, сами ведь видели того страшного юношу. И тогда они подготовятся, достанут лучшее оружие, и встретят тварей, как и подобает барину и его людям! Семейная гордость имела значение для Маши, и она представляла, как с ружьем наперевес будет стрелять лесных чудовищ. Какое упоение для сердца десятилетней девочки! За Аннушку они ей все ответят до последнего. За Аннушку, которая перестала кричать...
Она едва вильнула вбок, когда ей наперерез на четвереньках выскочило окровавленное существо. Маша сделала несколько шагов назад, видя лицо своей горячо любимой матери, перемазанное свежей кровью.
– Куда ты так спешишь, милочка? – издевательски пропела женщина. – Посмотри на свое платье и ботиночки: все в грязи! Вот батюшка нас заругает, когда ты явишься в таком виде! Ох-ох-ох, что же нам делать?
– Не смей! – со взрослым надрывом крикнула Маша. – Ты не моя мать, и не смей даже притворяться ею! Ты чудовище, ты убила невинного ребенка, мою сестру, дочь дворянина! Кто ты такая? Что ты?
Тварь ухмыльнулась, и впервые девочке стало до ужаса страшно: пасть растянулась так широко, что ухмылка действительно вышла от уха до уха. Острые зубы в несколько рядов недвусмысленно намекали, как обычно расправляются с жертвами. Она снова опустилась на четвереньки, неестественно выгибая конечности, и стала медленно надвигаться на ребенка.
