25 июля 1919 года. Развязка
Лязг затворов автоматов системы Фёдорова. Защелкивание магазинов в русских пулеметах системы «мадсен», проверки гранат.
– Внимание, господа! Время! Выходим на исходную!
Бойцы начали занимать позиции согласно установленной схеме. Он не должен уйти.
* * *
– Ваше величество! Авто подано. Все службы работают в штатном режиме. В парламенте ждут вашу речь.
Монарх хмуро кивнул. Что ж, день истины настал. Пора навести порядок в этом гадюшнике. Или он их, или они его. Время вышло.
Он сел в автомобиль, и за ним мягко захлопнули дверь.
Вот и всё. Мосты сожжены.
– Трогай!
И кортеж выехал на улицы столицы.
* * *
Проехало мимо переднее авто с охраной. Пусть едут. А вот и цель.
– Огонь! Огонь, черти!
Загрохотали автоматные и пулеметные очереди, полетели гранаты. Машина монарха замерла, покрываясь отверстиями беспощадных пуль, в салон влетела граната и взорвалась, выворотив авто изнутри.
– Дело сделано! Уходим!
Нападавшие исчезли так же внезапно, как и появились. Лишь догорало авто с августейшей особой внутри…
ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. ВОСТОЧНАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. МРАМОРНОЕ МОРЕ. ОСТРОВ ХРИСТА. 19 июля 1919 года. За шесть дней до описываемых событий
– Миша, у меня что-то тревожно на душе.
Маша придержала лошадь и с какой-то тоской в глазах посмотрела на меня. Я также натянул поводья, и Марс пошел медленнее.
– Отчего, родная?
Она покачала головой.
– Не знаю. Тревожно. Я плохо спала этой ночью. Мне снились кошмары.
– Да, я заметил. Ты металась по подушке, стонала, и у тебя лоб был в поту. – Ободряюще улыбаюсь. – Теперь пришла моя очередь обнимать тебя, успокаивая после пустых кошмаров.
Жена не поддержала мой шутливый тон.
– Я боюсь, Миша. Очень боюсь. Что-то случится.
Успокаивающе беру ее ладонь в свою.
– Машенька, солнышко моё, но что может случиться? Все дела идут нормально. Это обычная рабочая поездка. Согласись, я же не мещанин Белопупов, чтобы сиднем сидеть под теплым боком у жены.
Но даже придуманная мной смешная фамилия не оказала никакого эффекта на обычно смешливую девушку.
Она кивает.
– Да, я понимаю. Но всё же. Тот раз, вылетев во Владивосток, ты добрался лишь до Мариуполя. Сейчас ты вновь собрался в те края. И у меня дурное предчувствие.
Демонстрирую бодрую шутливость.
– Вот видишь, если что-то случится, то я далеко не улечу и быстро вернусь. Но ты же сама знаешь о большой важности мероприятия. Я должен быть там и заложить первый камень в основание. Это история и это пропаганда. Поколения будут расти на этом факте.
– А может, ты поедешь поездом? У нас же прекрасный поезд. Несколько лишних дней туда, несколько лишних дней сюда – не так важно. Я буду ждать тебя сколько нужно.
Улыбаюсь виновато.
– А, понял, это я тебя вчера напугал рассказом про катастрофу дирижабля «Гинденбург». Ну, во-первых, его ещё не построили, во-вторых, его точно не назовут этим именем, в-третьих, этот дирижабль совершил множество рейсов, и всё было нормально. Я же тебе рассказывал, что были версии про то, что на «Гинденбурге» сработало устройство, которое заложили заранее для диверсии. К тому же в водород «Империи» добавляют примеси, которые значительно снижают пожароопасность. Ты же сама много раз летала на дирижабле. Полковник Кононов отличный специалист своего дела, настоящий профессионал. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.
Маша сжала ноги, подбадривая Европу, и мы двинулись рысью. На женских седлах она не каталась принципиально, равно, как и не любила прогулочные выезды. Она предпочитала скорость, ветер в лицо, единение со своей лошадью. Это же касалось всего остального. Автомобилей. Мотоциклов. Яхт. Даже велосипедов.
Платья всё больше томились в гардеробе, поскольку императрица, наслушавшись моих рассказов, и на основе моих рисунков, заказала себе несколько брючных костюмов, и для выездки, и для езды на мотоцикле, и, конечно, для поездок на своих личных авто.
Да, мы опять проговорили вчера весь вечер, прежде чем добраться до постели. Разговор был долгим и часто непростым.
День за днем императрица буквально выпытывала у меня подробности будущего на ближайшие сто лет. Всё. Историю. Развитие технологий и средств связи. Свершения. Катаклизмы. Эпидемии. Ход войн и переворотов. Научные открытия и Нобелевские премии. Короче – всё.
Конечно, я не всё помнил из истории. Если тот же ход Второй мировой войны или освоение космоса я помнил неплохо, то вот кому и за что присуждали Нобелевские премии, я вспоминал с большим трудом. Ну, Эйнштейн, ну Шолохов. Бор, Герц, Ферми, Черенков и Ландау. Горбачеву зачем-то дали, хотя надо было дать ему отнюдь не премию. И крепко так дать.
Я видел, как пылали восторгом глаза Маши, когда рассказывал про нынешнего учащегося Звездного лицея Сергея Павловича Королева, про Цандера, Глушко, Шаргея (он же Кондратюк), о многих других. О первом в мире космическом спутнике. О Юрии Гагарине, о его улыбке и знаменитом: «Поехали!» О подвиге народа, который за полтора десятка лет, после чудовищной войны и жуткой разрухи, сумел подняться в космос. Я видел гордость в её глазах, я слышал, как замирало её дыхание, и в этот момент она была русской на все тысячу процентов.
