Когда я впервые увидела Василису, она показалась мне моложе своих тридцати лет. Это была женщина, которую в ряду точно таких же с ходу не узнаешь. Воительницы многочисленных отрядов моделей, которые идут по земле походкой от бедра, впиваясь в почву острием каблуков на туфлях огромного размера. У каждой одна скромная и великая цель – выйти замуж за богатого.
Василиса была замужем. Меня наняли в няни к ее двум мальчикам – трех и шести лет. Я стояла перед ней на толстом белом ковре, а она развалилась в кресле, вытянув длинные ноги вперед и врозь, остро и, как мне показалось, презрительно рассматривала меня узкими черными глазами. Она была в очень коротких шортах и крошечной полоске ткани на плоской груди. Я проехала по жаре больше ста километров, забыла взять в дорогу воду, но из гордости не просила ни разрешения сесть, ни стакан воды. Отвечала на ее вопросы, откровенно и внимательно разглядывая ее лицо – крепкие лицевые кости правильной конструкции, туго обтянутые ровной, блестящей от крема кожей, – сильные руки, ноги, мускулистую впадину вместо живота, длинную жилистую шею. И вставила мягко, как будто в восхищении:
– Извините, что так смотрю на вас. Вы, конечно, модель?
Это был безошибочный ход. Василиса заулыбалась, показывая два ряда сверкающих имплантов. Предложила мне сесть на кресло рядом и рассказала, что в России она была ведущей моделью. Ну, почти ведущей. Да и в Америке ее уже заметили, и один агент даже намекал, что может добыть ей роль в Голливуде.
Я восхищалась, удивлялась, хотя слышала много раз все эти истории праправнучек нелепой, жалкой и убогой Насти из пьесы Горького «На дне». Они становятся миллионершами, носят наряды от-кутюр, живут в самых дорогих местах мира, оставаясь в душе простыми, часто очень примитивными девчонками из деревень средней полосы России. И через короткое время Василиса уже делилась со мной самыми пикантными подробностями своей биографии. Принесла поднос с выпивкой, закуской, фруктами. Смотрела, как на подругу, приезда которой еле дождалась. Из чего я сделала вывод, что она очень одинока и в семье, и по жизни. И это обычная история эмигрантки, которая приобрела обилие богатой мишуры в обмен на потерю всех своих самых маленьких и главных привязанностей и привычек.
Дом в элитной местности Санта-Фе, в каком жили Василиса и Александр Груздевы, был отличный, такие стоят несколько миллионов долларов.
Мы подписали договор на довольно скромную, впрочем, сумму, что меня не удивило: русские эмигранты очень скупые, какими бы богатыми они ни были.
Дети спали в детской. Василиса провела меня по комнатам, террасам, саду. Все было прекрасно и очень стереотипно, безлико. Ничего такого, по чему можно судить об эстетических и творческих предпочтениях людей. Так бывает у тех, кто или не обладает вкусом вовсе, или очень боится, что его вкус вульгарен, выдает ничтожность личности.
В саду мы встретили угрюмого типа, который выгуливал двух риджбеков. Василиса представила его мне как Григория, друга семьи, который живет у них. Само по себе это, конечно, странно. Но у меня уже складывалось определенное ощущение: в этом доме, в этом семействе странным будет многое.
По договору я должна была жить в доме с ночевкой четыре дня в неделю. В пятницу вечером могла ехать домой. Мы с мужем тогда жили довольно далеко от Санта-Фе. Мой Степан работал водителем у американского писателя, который был слепым. Он поселил нас в небольшом, удобном гостевом домике в своем поместье. С Гарри в доме жила прислуга и Эби, секретарь, которая записывала то, что он диктовал.
Потом проснулись мальчики, Василиса нас познакомила. У них были русские имена – Коля и Петя, но родились они в Америке.
– Мы дома говорим только по-русски, – сказала Василиса. – Потому я и искала русскую няню. Хочу, чтобы они знали язык. Вдруг придется вернуться.
Странные слова «вдруг» и «придется». У человека, уверенного в своем положении, ничего такого вдруг не происходит. Или он планирует вернуться, или нет. Мальчики обычные, но не очень похожие на американских малышей – уверенных, коммуникабельных, здоровых и веселых. Эти были довольно робкими, слишком бледными и худыми, на мой взгляд, детьми. Возможно, в доме царит культ модельной диеты, чтобы у Василисы не было соблазнов.
Этот день у меня был еще нерабочим, я даже без вещей приехала. Поэтому Василиса отправила детей гулять, а мы с ней продолжали болтать обо всем. Она предложила перейти на «ты». В доме были еще кухарка и горничная.
– Вася, – спросила я. – Для тебя принципиально, чтобы детям готовила кухарка? Я это к тому, что хорошо знаю полезную и вкусную детскую кухню, могла бы иногда побаловать мальчиков.
– Да ради бога, – равнодушно сказала Василиса. – Если тебе охота.
Она неплохо говорила по-английски. А ее русский язык выдавал все: и взросление в специфической среде российского «ниже среднего класса», и отсутствие высшего образования, и довольно низкий культурный уровень в принципе.
