В стихах Владимира Аристова формируется пространство, терра инкогнита, земля полуобитания, сотканная из тихого шелеста падающей листвы, кружения взгляда, длительного и неторопливого стука мотора катера, прикосновения, которое все длится и длится, хотя ему давно уже пора в обычном времени закончиться, но оно, касание, продолжается и тогда, когда заканчивается, потому что то, что в этих стихах началось, началось задолго до них, и то, что в них кончилось, ясно, что не закончится никогда.
Странный мир…
Незнакомый? Да нет же, в том-то и дело, что очень знакомый. Такое ощущение, что этот мир знаком не только тебе, но и всем окружающим, только вот непонятно откуда – то ли приснился всем сразу, а потом всеми сразу забылся, то ли снится тогда, когда читаешь эти стихи.
Если обратить внимание на некоторые формальные стороны поэтики этой книги – давайте зайдем для начала отсюда – то удивит количество слов, означающих повторение, повтор, многократность – «вновь», «опять», «иногда», «снова», а также ситуаций повтора, возобновления.
«Но на сцене иногда думал
вот вечер кончится»
(Отшумевшие аплодисменты),
«…и в повторе как песня
вытянет, вызволит во всю длину жизнь
жизнь твою вечную»
(30 апреля)
«На Еромолаевской и Благовещенской
ты стоял тогда и сейчас…»
(Переулок)
«Если изломанный зонт
загорится вторично как солнце-витраж…»
(Брошенный зонт на улице Доб в Пеште)
«Разорвать повторенье такое имен – это выше временных сил…»
(Памяти А. Ю.)
Я не буду перечислять дальше. Итак, первое, что в этой полу-сновидческой тера инкогнита может быть замечено и определено в работе по освоению-узнаванию, по уточнению ее топографии – это повтор. Причем повтор может быть назван явно, но может и подразумеваться, как мы подразумеваем без слов, что через семь дней мы окажемся в том же дне недели, в котором находимся и сегодня. Но в том же ли? Не будет ли это совсем другой, другой день недели? Не будет ли это совсем другая часть нашей жизни, с другими людьми вокруг, с другими машинами на улице, мыслями в голове и дыханием на губах. Да, конечно, конечно, и все же это будет снова ваша пятница, и все, что с вами произойдет через неделю все равно произойдет в пятницу, и, знаете, если уж вдуматься как следует, кто вам сказал, что это будет другая пятница. Если вдуматься как следует, то вам со временем станет совершенно ясно, что это и есть та самая пятница, просто мы в нее то заходим, то выходим, потому что, как говорят некоторые мудрецы, – время стоит, это мы движемся через время, как через озеро вброд, и в результате возникает иллюзия движения времени –
«все обещания исполнены
мы движемся
мы неподвижны
на пароме словно в ладье с огнями по бортам
память прерывается в этом томительном
мутно-зеленом море…»
(Поездка на острова)
Если исходить из формулы «мы движемся мы неподвижны», а я надеюсь, что Владимир Аристов, физик и доктор наук по второй специальности, простит меня за некоторую суховатость подхода и за отношение к словосочетанию как к формуле, – так вот, если оттолкнуться от этого парадоксального сочетания, то – зададим себе вопрос –каковы должны быть условия, удовлетворяющие этой посылке? Ответ ясен – круговое движение. В тот момент, когда идущий по кругу «предмет» оказывается там же, где и был, он может констатировать, что он остался там же, где и был, а следовательно в этот миг он неподвижен, он на том же самом месте. А память в этом томительном кружении «прерывается» и в этот и в каждый другой миг кружения.
Я всегда подозревал, что с «Вечным возвращением» Ницше дела обстоят не так просто, как это описывается у Борхеса, например: «Он (Ницше) избрал героический способ: откопал чудовищную гипотезу о вечном возвращении м попытался превратить этот интеллектуальный кошмар в повод для ликования. Изыскал самый ужасающий образ вселенной и предложил людям восхищаться им». Интеллектуал Борхес, т.е. человек, живущий, в основном, в мире чужих мыслей и умственных конструкций, увидел в вечном возвращении лишь то, что с точки зрения логики и рассудка выглядит, действительно, чудовищно
