Деревья распустили листву еще в конце апреля, и теперь, спустя три месяца, зелени в городе было столько, что это казалось легкомысленным расточительством. Никто не знал, что готовит погода столице осенью, но временами уже начинал поддувать ветерок, на пару градусов ниже стоящей температуры, а потому все были уверены, что будет все-таки не так жарко, как летом. Асфальт дымил с утра, поливальные машины лишь добавляли пару. Словно кто-то брал ковш воды в сауне и плескал на камни. Фонтаны превратились в излюбленное место встреч мам с малышами, а Пушкин тоскливо отдыхал в одиночестве, уже целый месяц не слыша признаний и проклятий. В общем, заканчивалось очередное ненормальное лето.
Ненормальным было все. Потребление спиртного в тридцатиградусную жару, количество инфарктов по сравнению с апрелем, и радовала только мысль о том, что Олимпиаду в Сочи мы все-таки выиграем. Не саму, конечно, а хотя бы право быть причастными к ней больше, чем те, кто ее выиграет. Ненормальной была духота, с которой не справлялись ни кондиционеры, ни антиперспиранты «Леди Спид Стик» с невидимой защитой, гарантирующие отсутствие белых полос, ни боржоми областного розлива. Ненормальным было даже то, что никто не хотел в Италию, там плюс 45. Тот случай, когда в Италию не хочется. В редакции была суета еще больше, чем зимой, и когда Женя вошла в свой кабинет, она снова возненавидела день.
Не успела она поставить сумку на стол, как запиликал телефон. Кто-то видел, как она заходила в редакцию, и, вероятно, решил поздороваться. Но поскольку в принцип ненормальности включалось все без исключения, то звонившим оказался главный редактор.
– Женя, зайди ко мне, – сказал он.
– А где – «Здравствуй, Женя»?
– Заодно и поздороваемся.
Она вынула из сумки телефон, на тот случай, если позвонит тот ненормальный, что достает ее уже целый месяц и просит встречи, подумала, куда можно положить трубку, не придумала, да так и пошла с ней в руке. Сарафан и легкие, почти невесомые босоножки в офисах пришли на смену строгим костюмам, и даже телеведущие в конце лета одеваются так, словно сразу после прямого эфира собираются направиться на пляж. Женя отметила про себя тот факт, что худые мужчины и полные женщины чувствуют себя куда увереннее зимой. Ущербность мужиков и ожирение дамочек скрывают пуховики и пальто. С приближением лета начинается гон. Те и другие хотят прямо противоположного. Была бы возможность, одни забирали бы у других то лишнее, чего им недостает. В Жене лишнего веса не было ни на грамм.
– Привет!
– Привет.
Кто это был, она даже не заметила.
Дойдя до двери главного, она постучалась и тут же вошла. Марат Валентинович Боше сидел в кресле, изнывая от жары. Пиджака на нем не было, и его бы воля, он скинул бы и рубашку, и майку. Да и брюки заодно, оставшись в трусах и босиком.
– Как спала?
– А где – «Здравствуй, Женя»?
– Господи боже… Ну, здравствуй, Женя. Полегчало?
– Значительно.
– Так как спала?
– С каких это пор ты стал интересоваться моим сном?
– Я просто не знаю, с чего начать. – Боше дотянулся до сифона и выстрелил из него струей в стакан.
– Зайти попозже?
– Сиди. Пить хочешь? – он кивнул на сифон.
Женя помотала головой, и хвостик на затылке хлестнул ее по лицу. Так сильно не хотелось пить.
– И правильно. Дерьмо, а не вода. На, смотри, – и Боше, ловко выхватив из кипы бумаг на столе конверт, бросил его перед журналисткой.
– Что это?
– Ты что, читать разучилась?
– Ты сказал – «смотри».
Боше был явно не в духе. Женя понимала почему. Сто килограммов веса при росте в сто семьдесят сантиметров – сущая мука даже в декабре. А за окном лето… Он пил дерьмовую воду и, чтобы было не так обидно, предлагал ее другим.
Развернув конверт и вынув из него лист, она быстро пробежала его глазами.
«Главному редактору „Московского Слова“ Боше М.В.
Прошу прислать ко мне для интервью журналиста.
С уважением, Лисин И.И.»
– Не рассердишься, если я повторю вопрос?
– О Лисине слышала?
– О нем вся Москва слышала. Как до, так и после. Кажется, какой-то олигарх.
– Ну, до олигарха ему, конечно… В общем, в «Матросской Тишине» он. Этого Лисина подозревают в нескольких убийствах.
– Боюсь, что уже не подозревают. Если верить телевидению Москвы, то уже не подозревают, а предъявили обвинение и направили дело в суд.
Пропустив это мимо ушей как малозначимое, Боше с равнодушным лицом поискал сигареты, не нашел.
– Еще вчера за интервью с ним я заплатил бы организатору без раздумий. Но каждый раз, когда намеревался предложить это, всякий же раз убеждал себя в том, что Лисин не потерпит в тюрьме никаких журналистов. А тут нате… В общем, ситуация такова, что без профессионала не обойтись. Я так думаю, что разговор будет интересный, и если мы выхватим интервью с Лисиным, то хороший рейтинг нам обеспечен. Бери все, что тебе нужно, и прямо сейчас отправляйся.
– Марат Валентинович, – опешив, пробормотала Женя, – о каком интервью речь? Ты же знаешь, что нас никто не впустит туда.
– Впустят. Распорядились с Большой Дмитровки. Еще бы, для прокуратуры такой успех… Через неделю-другую ему объявят приговор. Я не знаю, какого черта нужно Лисину от моей газеты, но я точно знаю, что мне нужно от Лисина.
