Ранним летним утром стойбище оглашается треском оленьих копыт: это стадо идёт с ночного выпаса. Авкают телята, путаясь в ногах у своих матерей, храпят молодые рогачи, заливистым лаем подгоняет их лайка Изок.
Маленький Ноляко, выбравшись из чума, встречает стадо: «Ты то! Ты то!» Это значит «идут олени». Это значит и «доброе утро». Всякое утро в тундре доброе, если олени вернулись на стойбище.
Вслед за стадом идёт и Сойти. Ему девятнадцать. Для тундры – взрослый мужчина, хоть с виду почти мальчишка. Ноляко подбегает, ввинчивает лобастую голову ему в живот.
– Поиграем в оленей?
– Лучше сестру позови. – Сойти рассеянно треплет младшего брата по светлым, как у матери, волосам. – Я спать.
– А когда папа вернётся, поиграешь?
– Обязательно.
Отец уехал в посёлок семь дней назад, и семь ночей кряду Сойти провёл в тундре на выпасе. Пока отец в отлучке, сменщика ему нет. В последние годы волки слишком уж расплодились и осмелели – Сойти охранял стадо, не смыкая глаз. Иногда проваливался в забытьё, но тут же пробуждался и таращился по сторонам в поисках врагов. За эти дни Сойти очень устал.
Майма встречает старшего брата у чума. Взгляд серьёзный, даже грозный.
– Слово есть, – разговор начинает по-взрослому, но Сойти обрывает:
– Нет, сестра. Что бы ни сказала – не слышу.
– Слышишь! – упрямится. – Следующую ночь я пойду.
– Выдумала.
– Я разве слепая? Совсем подурнел, под глазами черно…
– Про мою красоту не думай, – смеётся Сойти, – думай про свою. Если подурнеешь ты, бабушка нас обоих съест.
Майма дует алую губку, а Сойти любуется ею. Сестра у него красавица: круглолицая, темноглазая, кожа как молоко, а ярится – щёки вспыхивают спелыми ягодами. Такая в тундре стоит всего отцовского стада, и даже больше. Строптивая только, что дикий олень. Вот и теперь: хочет биться, хочет возражать.
Маленький Ноляко вдруг хватает её за руку, тянет:
– Майма-Майма, поиграем в оленей?
И Сойти сбегает от Маймы под полог родного чума.
В чуме тепло, пахнет шкурами, свежим чаем и молоком. На огне доходит завтрак.
У очага сидит мать. Имя её – Ксения – в семье почти забыто. Светлая славянская голова расчёсана на пробор, заплетена по-северному. Мать следит за пламенем, то и дело подбрасывает валежник. Работа мужчины – заботиться об оленях, её работа – заботиться об очаге. Огонь горит ровно, весело. Дымок тянется вверх, вылетает змеем в круглое окошко – и устремляется вдаль, в бескрайнюю тундру, к облачному горизонту.
Снаружи шум: маленький Ноляко и Майма спорят, кто первый будет охотником. Простая игра в оленей в тундре необходима. Растут дети – вместе с ними растёт и забава, становится уже заботой. Ещё совсем недавно Сойти тоже всего лишь играл. Теперь он входит в чум, уставший с ночи. На полудетском лице его тень, будто сам Хасавако проступает сквозь сыновние черты. Взглянув на сына, Ксения вздрагивает.
– Доброе утро, – говорит она. – Чаю попьёшь?
Сойти качает головой:
– Давай сперва стадо соберём.
***
Майма бежит вприскочку, топорщит над головой раскрытые ладони, будто рожки:
– Я олень! Олень!
Майме пятнадцать. Она подпрыгивает так высоко, что рожки её вот-вот уткнутся в белые пузатые облака. Ноляко – «охотник», и аркан в его руках, хоть маленький, вполне настоящий.
– Лови меня! – зовёт Майма.
Ноляко пытается повторять броски за старшим братом Сойти, но руки и ноги у него слишком короткие, несуразные. А голова, наоборот, огромная. Ноляко то и дело падает, запутавшись в ногах, противный аркан летит, куда попало.
– Лови меня!
Майма увёртывается, словно прыткий двухлетка. Поддавков от сестры Ноляко не ждёт: разве настоящие олени поддаются Сойти?
– Лови, Головастик!
И Ноляко, наконец, ловит. Прочная верёвка цепляет сестру за ногу – Майма падает, брыкаясь для смеху сильнее, чем нужно. Ноляко в полном восторге.
– Покорись! Покорись! – восклицает он, подражая старшим, и хлопает Майму по спине палочкой: так положено усмирять норовистых оленей. Майма дёргает спутанной ногой, бякает, как настоящий рогач. Вместе они хохочут, совершенно счастливые.
– Теперь меняемся, – Ноляко протягивает Майме аркан, но тут из своего вдовьего чума выходит бабушка. Она смотрит на Майму, всю в грязи, – и начинается:
– Взрослая девка, вот-вот замуж, а всё игры ей, всё игры… Ну, поднимайся, чего разлеглась? Загонять надо.
Майма встаёт, отряхивает колени. Даёт старухе опереться на свой локоть и медленно ступает вместе с нею.
– Я тоже помогу! – восклицает Ноляко.
На неуклюжих своих ногах он устремляется к стаду. Аркан волочится за ним, как хвостик.
– Уж ты поможешь, – ворчит бабушка себе под нос, медленно переставляя ноги. – Помогальщик…
– Ба, – просит Майма. – Ему же восемь. И он сильный. Самое время помогать.
Впереди Ноляко спотыкается, растягивается на брюхе, но быстро встаёт, словно ничего и не случилось.
– Ну, ты погляди! А говорила я сыну: вот тебе невеста, лучшая в тундре, бери! Нет, приволок дурную кровь с большой земли. Она и родила урода… Тьфу! Изорвалась вся – тоже бесполезная стала. Наказание наше.
– Ну, Ба.
Маленький Ноляко, наконец, прибегает к коралю – загону для оленей. Кораль самый простой: сотня столбиков, вбитых в землю по кругу, вместо перекладин – длинная верёвка. Ксения уже открыла проход стаду, держит один из концов верёвки. Со вторым обычно помогают Майма и бабушка.
