– Садись, Петровна, – старушка похлопала рукой по хлипкой скамейке. – Посидим, поболтаем. Хочешь, вот конфеточек возьми. Мне мои принесли намедне…
– Ох, Григорьевна, – вздохнула Петровна, усаживаясь на скрипучую лавочку рядом с подружкой, – к тебе хоть приходят, не забывают.
– А к тебе что? – удивилась собеседница. – Вон у тебя все как любо дорого, я к тебе заходила, видела и не говори, что Наташка твоя тебя забыла. Хоть и живет далеко и муж и трое детей, а мать не забывает.
– Не забывает, – кивнула головой Петровна. – Редко только наведывается. Младших-то внуков еще вижу, хоть с маманькой приезжает, а старший-то… уж и не помню. Забыл бабку.
– Не жалуйся. Некогда ему… сейчас ведь как, все денег хотят, машин дорогих. Видала, к Михайловне-то приезжал сын на какой машине? В наше время даже у самого первого секретаря партии такой не было!
– Видала, – вздохнула старушка. – Толку-то? Зачем ему такая? Поди еще и в кредит… Сам-то не больно красивый, какой-то серый весь, уставший, поди и не спит толком. Да еще и жену вторую привозил… Фифа такая… Ну кто в наши-то краях и на шпильках? Ох, не понимаю, я нынешнее поколение, все подавай им машины блестящие и молодых жен и дома размером с Кремль.
– Много вы понимаете, старые перечницы! – вклинился в беседу старушек молодой голос. К скамейке важно приблизился мужчина лет 45, в лаковых ботинках и дорогом костюме. – Вот посмотрите на себя, ну что за моветон на вас: шлепанцы из «секонд хэнда» на носок из «фикс прайса»?! Боже…
– Сыноок, – усмехнулась Петровна, – а ты хто бедешь-то?
– Да сын это Нинкин. Ну той, которая с третьей линии, – подсказал с соседней лавочки дед Никифор. – Она все хвастала, что он у нее в столице этим… ну как его… ну этот…
– Имидж-консультант и фэшн-шоппер, – подсказал мужчина.
– Вот, короче девкам в журналах шмотье подбирает, – усмехнулся дед Никифор в усы.
– Не «девкам», – оскорбился столичный гость, – а моделям и не шмотье, а луки…
– Ну у нас с луком-то не очень, а конфетки вот бери, угощайся милок, мне мои вчерась … – завела свою привычную речь Григорьевна.
– Да ну вас… – обиделся имидж-фэшн и побрел дальше на прогулку.
– Жаль мужика, – вздохнул дед Никифор ему в след. – Всю сознательную жизнь горбатился-горбатился. Деньги зарабатывал. Говорят у него в столице-то квартира трехкомнатная осталась и две иномарки по 20 000 000 за каждую…
– Мне Галина с четвертой линии по секрету рассказывала, – шепотом завела очередную сплетню Петровна, – что он еще и любовнице успел квартиру и авто подарить. Вот и горбатился, самой Волочковой костюмы подбирал… а потом вот… сердце.
– Да, – снова вздохнул дед Никифор. – Все денег хотел срубить побольше… дурак. Теперь-то вот накой они ему?! Жена-то поди уже и забыла о нем…
– Забыла-забыла, – усмехнулся четвертый собеседник – бритый налысо парень в дешевом спортивном костюме..
– Митька, а ты-то, откуда знаешь? – спросила Григорьевна.
– А я, Зинаида Григорьевна, все знаю. Я ж у него водителем был. Ну и… жена-то у него красивая, да глупая.
– Ах ты бесстыжий лис, – покачала головой Петровна.
– А чего это бесстыжий-то сразу? У него вон и бабло и телка, а я чо, если плохо лежит? – гаденько усмехнулся Митька.
– Гад ты, Митька, – покачал головой дед Никифор. – Одно слово гад.
– Зато не лузер. Вон он горбатился – горбатился, света Божьего не видел, всю жизнь на потом откладывал, водки нормально не пил даже в праздник, хотя и мог бы… и в 45 переехал на ПМЖ к мамьке своей… на кладбище.
– Так и ты приехал, нищеброд ты эдакий. Даже на гроб, говорят, и то тебе скидывались, потому как у самого ничего за душой, да и душа-то вся проооопита… – нравоучительно протянул дед Никифор.