Представляли ли вы себе когда-нибудь такую картину?
Христос, вознесшийся с земли на небо после совершения Своего спасительного подвига, вновь сходит на землю.
Он сходит еще не в той славе Божества, в которой Он явится людям в час второго и последнего Своего пришествия на землю; Он сходит и не в том уничижении, в каком приняла Его земля, предложив Ему пещеру, ясли и потом крест. Он сходит таким, каким больше всего видели Его апостолы. В красном хитоне и синем плаще, с непокрытой головой, со всевидящим взором, с устами, готовыми открыться, чтобы излить на людей слова благодати.
И вот, сойдя к нам, к нашему быту и нашей жизни, Христос ходит, видит и слушает…
И спросим тут себя: та жизнь, которая Его будет окружать, те речи, которые Он будет слышать, те стремления, которые узрит в сердцах людей это всевидящее око, прозревающее все тайны, – будет ли все это согласно с Его заветами, будет ли все это согласно сливаться в одно общее явление, которое бы могло называться Царствием Божиим?.. Разве не придется сказать, что это Царствие Божие от нас не то что даже далеко, а еле мыслимо, хотя и открыто для нас еще здесь, на земле, Христовой рукой!
Тут Христос бы увидел жизнь языческую, еле тронутую легким наслоением христианства. Он увидел бы людей, погрузившихся в одно земное и забывших даже о том, как «горняя мудрствова-ти». Если бы Христос стал искать в людских сердцах то, что Ему так дорого – отражения в них Своего образа, – то какою бы печалью подернулись Божественные очи, ибо в ком из нас отразился образ Христов!
И грустен был бы ход Христа между людьми при виде всех людских безумных страшных поисков временного счастья, за которым люди забывают то, что одно только важно, значительно и ценно – заботу о душе, искание Царства Божия.
Христос искал бы по миру волн любви и благоволения, идущих от души к душе человека, от народа к народу, от страны к стране. И увидел бы Он взоры ненависти, разжение лютой вражды. Вместо отголосков ангельских гимнов Христос услышал бы буйные крики нечистой песни, соблазнительные призывы. Вместо братства и равенства Он увидел бы страшную разницу в быте – безумную роскошь одних, невероятную нищету других, от которых отворачиваются торжествующие богачи. И при всем том сколько бы Он увидел людей и достаточно зорких, задыхающихся от несчастья, людей, не находящих радости в самом напряженном бешенстве страсти.
И Христос стоял бы так среди нас, и слезы текли бы из Божественных глаз, как некогда текли по ланитам из-под терния капли крови Его, которая должна была нас возродить и которую мы невольно отвергаем. Он стоял и плакал, а жизнь кипела бы вокруг, равнодушная к ее Подателю, жизнь, идущая вне Его законов и Ему непокорная.
И пусть встает перед нами чаще и чаще этот образ Христа Бога, Который вопрошает нас о том, как мы живем, и скорбит о том, что мы живем далеко от его заветов. И неужели мы не сжалимся горячей жалостью над слезами Искупителя, Который видит, что люди страдают вдали от Него и не идут к единственному источнику утешения и счастья! Если бы только поднять к Нему взор, полный мольбы, если бы только безмолвно сказать Ему, чтобы Он взял нас, заблудших овец, на пастырские руки и отогрел бы нас, замерзших в холоде жизни, у пастырской теплой груди; если бы только осознать, что без него нет ни жизни, ни истины, ни красоты, ни счастья; если бы только с решимостью себе сказать: пойду к Нему стоять при Нем и в Нем поищу радости, и жизни, и смысла своему существованию!..
Так вот, устав ли от жизни на склоне бесплодного существования, в пору ли юности с ее грезами, так жестоко разбиваемыми потом действительностью, в зрелые ли годы, когда можно надеяться сделать то добро, какого не успели сделать раньше, – всею душою обратимся ко Христу, чтобы найти у Него, от Него счастье, и вдумаемся в тот строй мира чувств и дел, какие бы можно назвать идеалами христианской жизни.
Идеалы христианской жизни – это идеалы христианского счастья. Кто живет по Христу, тот уже овладел тем возвышенным, полным счастьем, которое принес с Собою на землю Христос. Это счастье тем исключительно, что оно совершенно не зависит от тех внешних обстоятельств, из которых складывается счастье мирское.
Тот, кто по-мирски несчастен и ничтожен, может внутри себя носить величайшее духовное счастье. И человек, переобремененный житейскими благами, может страдать неизлечимою и неудовлетворимою духовною жаждою, и бывает, что, чем жизнь человека внешне складывается лучше, тем сильнее он тоскует какою-то необъяснимою тоскою[1].
Это призрак природы богатой и сильной. Признак души, способной на всеобъемлющую привязанность, на безграничное восхищение, но не отыскавшей предмета такой привязанности и такого восхищения. И вот эти именно природы особенно склонны по складу своему к христианству, особенно способны к глубоким религиозным переживаниям. И часто-часто что-то необъяснимое удерживает их от религии. Она кажется им сплетением предрассудков. И всю жизнь свою они, неудовлетворенные и страдающие, бродят бок о бок со своим счастьем, не видя, не слыша и не понимая того, что бы их могло спасти.
