Каждое произведение литературы – это слово, сказанное одним человеком другому. Писатель хочет поделиться своей мыслью или чувством с читателем и хочет быть услышанным и понятым. Но разные люди и слышат, и понимают его слово по-разному, и даже один и тот же человек слышит его по-разному в разное время своей жизни. Для того чтобы понять, почему это происходит, необходимо ответить на три вопроса. Во-первых, как возникает произведение литературы, как идея автора становится словом, а оно – художественным образом? Во-вторых, как понять сказанное писателем, и именно так, как он того хотел? И в-третьих, может ли объективное содержание литературного произведения быть шире авторского замысла, то есть может ли оказаться так, что оконченное произведение содержит больше идей, чем того хотел автор?
В разное время на эти вопросы пытались (и пытаются по сей день) ответить философия, филология, эстетика, герменевтика и психология, но вполне ясного и убедительного ответа получить так и не удалось. Полагаем, это связано с тем, что при всем разнообразии научного познания оно имеет общие принципы и правила, которые и делают науку наукой, то есть обеспечивают ее целостность, системность и преемственность и создают то, что называется научностью. Но эти же правила и ограничивают движение познающей мысли, удерживая ее в рамках общепризнанных теорий и общепринятой методологии.
Между тем очевидно, что даже один и тот же материальный объект может быть в одно и то же время по-разному рассмотрен с позиций разных наук: физики, химии, эстетики, философии и др. Каждая из них будет видеть в нем свой предмет исследования, а значит, будет говорить о нем по-своему, считать в нем главным нечто свое и при этом демонстрировать достоверное, фактологическое знание. И это хорошо, потому что обособление предметов познания разными науками должно способствовать возникновению единого, целостного образа изучаемого объекта[1].
Методологию изучения какого-либо объекта во многом определяет его природа. Однако существует универсальный гносеологический принцип, согласно которому в основе научного познания лежит представление о диалектичном единстве формы и содержания всего сущего, причем содержание является доминантой по отношению к форме, с которой оно связано неслитно и нераздельно. Следовательно, правильное изучение формы приводит к ее правильному пониманию и является необходимым условием для правильного изучения и понимания содержания. Критерием правильности выступает научная методология, основу которой образуют общеформальные (наблюдение, опыт, эксперимент и др.) и общелогические (анализ, синтез, индукция, дедукция, традукция, обобщение, абстракция и др.) методы исследования.
Науки, изучающие материальный мир (физика, химия, биология и др.), рассматривают его как сложную систему взаимодействия различных видов материи. Для ее изучения могут быть использованы любые комбинации общеформальных и общелогических методов. Главное, получить результат – достоверное, истинное знание. Изучением внутреннего мира человека (интеллектуальной и эмоциональной сферы его личности) занимаются гуманитарные науки (этика, эстетика, философия, психология и др.). Использование общенаучных методов исследования здесь уже ограничено, поскольку, как показывает практика, в отношении разных явлений и процессов внутренней жизни человека достигается знание разной степени достоверности. И эти методы оказываются совершенно неприменимы для изучения предметов и явлений духовного мира, не описываемого законами материального и психолого-психического взаимодействия. На этом основании нередко делается вывод о том, что духовного мира нет вообще, а следовательно, и изучать нечего.
Отказ от познания недостоин настоящей науки, которая всегда должна стремиться к цели истинного знания, находя или вырабатывая для ее достижения все необходимые средства. Великий русский философ И. А. Ильин писал: «Научный метод не есть мертвая система приемов, схем и комбинаций. Всякий настоящий, творческий исследователь всегда вырабатывает свой, новый метод[2]. Ибо метод есть живое, ищущее движение к предмету, творческое приспособление к нему, “исследование”, “изобретение”, вживание, вчувствование в предмет, нередко импровизация, иногда перевоплощение». Подобная гносеология наиболее свойственна, полагает философ, именно русской науке: «Русский ученый по всему складу своему призван быть не ремесленником и не бухгалтером явления, а художником в исследовании; ответственным импровизатором, свободным пионером познания. Отнюдь не впадая в комическую претенциозность или в дилетантскую развязность самоучек, русский ученый должен встать на свои ноги. Его наука должна стать наукой творческого созерцания – не в отмену логики, а в наполнение ее живою предметностью; не в попрание факта и закона, а в узрение целостного предмета
