Тук да тук,
Да перестук
Эхом по округе льётся.
Да то мужик в своём дворе
Над дровами бьётся.
С утра пораньше,
С первых петухов,
Никто в деревне
Спать уж не готов.
Мороз стоит,
Дым вьётся из трубы,
А от него парит
Как словно только из воды.
Встал, перевести дыханье чтоб,
Ладонью вытер пропотевший лоб,
И тут соседа присмотрел
Через свою ограду,
Всё на него глядел.
И мужик, вздохнув поглубже,
От усталости как мог,
Завязал с ним диалог:
– Эй, сосед, иди сюда,
Что скажу тебе я, а?
А сосед и отвечал:
– Да ты оттуда и кричи,
Дровами всех уже достал
И поднял поди с печи!
– Да кричать уж не могу,
Горло стынет на морозе,
Вот боюсь, что простужу!
И сосед, Иваном звали,
Перелез через забор
И, как ладья под парусами,
Разгребая снег руками,
Еле к мужику допёр.
– Ну, что звал-то? Говори.
– Снега у меня купи!
Видишь, двор весь завалило,
Только сам и вывози!
– Тьфу ты! Чёрт тебя дери!
Знал ведь, умного не скажешь.
Что попёрся? Вот дурак!
А теперь назад ползти…
Возмутился дровосек:
– Он как пух, ты посмотри!
– Да пошёл ты с этим снегом…
Сам себе вот и греби!
Дал же Боженька соседа, —
Тихо Ваня проворчал
И по своему же следу,
Шубу к поясу задрав,
Утопая вновь в снегу,
Полз он к дому своему.
А вдогонку-то соседу
Дровосек и прокричал:
– Ты спасибо хоть скажи,
Что с утра тебя размял!
– Да я б валялся на печи,
Если б не дрова твои!
А теперь скажи, что делать?
Жинка и полы помыла,
И на стол уже накрыла.
Посоветовал мужик:
– Так иди и помоги!
– Помоги… Вот скажешь тоже,
Так и привыкнуть враз ведь может!
А потом вот отучи!..
– Ладно, Ванька, не стони!
Твоей надо подсказать
Тебя работою занять.
– Только попробуй, научи! —
Показал Иван кулак,
– Придёшь, попросишь волокуши,
Получишь вот – от хрена уши!
Мужик в хохоте залился,
Хлебнул мороза, глубоко вздохнув,
Да в кашле сильном и забился.
Болела грудь,
Как словно истоптали,
Будто по телу стадом
Коровы пробежали.
«Откуда взялись эти шрамы?
Не помню, чтоб меня так истязали,
Недолго Богу душу и отдать,
Коль кашлять так не перестать».
Дед из хаты вышел на настил,
Иссохшей пятернёй взъерошил волос,
Спросонья, хрипло так, проговорил:
– Слышь, парень, може, хватит?
Ни три зимы наколотил!
– Да это так, я для здоровья ради,
Набраться снова больше сил. —
И колуном взмахнув, в полено
По самый обух засадил!
– Не мудрено!
Когда тебя сыскал,
Слов добрых Марфе вон скажи. —
И в хату, за спину дед прокричал:
– Эй, Марфа!
Дождусь ли я отвара? —
И снова к парню продолжал:
– Жив то, по рукам и распознала,
Что были тёплые они.
Изранен сам, и исхудалый,
Мертвяк уж, думали поди…
Дед немного помолчал
И уже, вздохнувши тяжко,
Вспоминая о былом,
Продолжал рассказ о нём:
– Чумное нынче стало время,
Татары как Москву пожгли,
Так народилось снова племя
Лихих людей, да шатуны.
Эх жаль, всего не помнишь ты!
Как к нам пришёл, ещё весной,
В уряд пред севом яровых,
Голодный, грязный и больной.
Жинка, Марфа, сжалилась тогда,
Да вы́ ходила всё ж тебя.
Куда идти, не знал за раз,
Так на заимке жил у нас.
И было бы всё нипочём,
Да война ж в Москве потом…
Краем зацепила нас,
Татары мимо проскочили,
Но пришла друга беда —
Свои ж, лихие!
Уже чуть было не прибили…
Ко времени ты подоспел
И нас сгубить не дозволял.
Как Ратибор, махал дубиной,