История, которую я расскажу, началась в одном маленьком городке на Диком Западе. Ну, просто представьте себе классический такой Дикий Запад – с палящим солнцем, ковбойскими шляпами, невозмутимыми шерифами, бандитскими рожами и хитрыми краснокожими. Все там шло как полагается. Чингачкуки, ясное дело, прятались в прериях, шерифы начищали свои звезды, бандитские рожи болтались на виселицах, а ковбойские шляпы занимались вообще черт знает чем. Солнце, зараза, допекало всех.
Именно от надоедливого светила прятался в тот день обладатель самой большой шляпы на всем Западе, вдумчиво спуская последний доллар в салуне «У Била». Давайте и мы остановимся в этом прекрасном заведении с несколько подгаженной репутацией, устроимся за барной стойкой неподалеку от толстого неряшливого трактирщика и попробуем осмотреться.
Уверен, нечто похожее вы много раз видели на экране телевизора. Очень маленького и пыльного телевизора, который словно ссохся под тяжестью времени, и оттого жадно ловил самый слабый сигнал, не обращая внимания на хрустящий привкус помех. Голые стены, стыдливо украшенные лишь маленькими точечными шрамами – молчаливыми отголосками давно отзвучавших выстрелов. Десяток дубовых круглых столов, за которыми когда-то собирались рыцари пива и джина местного разлива. Джин, кстати, выпрыгивал из бутылки частенько, так что выпивохи, будучи весьма невоздержанными в своих желаниях, за много лет оставили на когда-то гладкой поверхности столов затейливые узоры из алкогольных пятен, ножевых порезов и кровавых подтеков. Измученный бесчисленными тяжелыми сапогами, изрезанный шпорами измызганный пол – его мыли лишь спинами посетителей, падавших без чувств на поле грязной застольной брани. Тяжелая широкая стойка, которую также протирали в основном животами скользящих по ней неудачников, разбивающих головами всю посуду по пути к обманчивому свету мутного окна. Тот свет манил многих. И многих в конце концов уносили из трактира ногами вперед через небольшую двустворчатую дверь, привычно ходившую туда-сюда и жалобно певшую лишь тогда, когда она закрывалась за очередным гостем навечно. Как вы еще поймете из моей истории, помощь джина в исполнении заветных желаний до добра никогда не доводит. Салун, как и отчаянно жавшийся к нему городок, целеустремленно вымирал. Новых лиц здесь не видели уже лет десять. Но сегодня кое-что изменилось.
Утром низкая дверь удивленно скрипнула: вошедший, хоть и был ковбоем, открыл ее не с ноги. Нежданный посетитель, вежливо кивнув удивленному хозяину и одинокому посетителю у окна, прошел к стойке, снял шляпу, выпил первую стопку, машинально поднесенную Биллом, а затем расположился за одним из столов, потребовав добавки. Вот он – до сих пор сидит здесь с самым задумчивым видом. И как вы уже догадались, именно этот ковбой – главный герой нашего повествования.
Рассмотрите его повнимательней.
Согласитесь, что он чем-то похож на Клинта Иствуда. И еще немного на его «злого» партнера из известного фильма.
Короткая сигара (и как только он умудряется пить?). Отнюдь не кроткий, волевой взгляд. Еще более волевой выдающийся подбородок. Еще более выдающиеся длинные черные усы. И, как можно догадаться, еще более длинный дорожный плащ, правда, коричневато-бежевого оттенка… каким славится половина вещей на Диком Западе, включая неухоженные соломенные волосы героя. Сапоги со шпорами лежат прямо на столе. На них лежат и сами усталые ноги в дырявых носках в горошек. Все равно «благоухание» трактира ничем уже не перебить.
Зовут ковбоя Джон Дабл-ю Смит.
Росту он знатного, вида потрепанного, душевного (да и финансового) здоровья – откровенно бедного. Причем здоровье это оскудевает с каждым глотком убойной бормотухи, которую с радостью предоставляет заинтригованный Билл – хозяин салуна.
Дело в том, что все завсегдатаи тут делятся на две категории: те, кто яростно заливает ядовитым пойлом пожар неутолимых страстей, и те, кто в нем же топит печаль, вину и воспоминания. К первой категории относится, например, местный гробовщик – Томас Дэвис – заходящий к Биллу по вечерам. Ко второй – он же, заползающий поутру. Собственно, вон он сидит в углу: тощий, флегматичный, все время протирающий очки из боязни не увидеть что-нибудь важное. Например, не заметить что-нибудь, ради чего стоит жить. Впрочем, сейчас он лениво посматривает сквозь нас на стену салуна, словно узоры на досках могут сложиться во что-то живое, ха! А больше здесь никто и не показывается, разве что иногда какой беглый раб заскочит по дороге на север или прыткий мошенник забежит – по пути на юг. Джон Дабл-ю Смит определенно не из таких. Загадочная тоска в его взоре вообще не похожа ни на тоску зеленую в глазах честного работяги, ни на тоску-кручинушку в буркалах бесчестного разбойника, ни на, прости Господи, мрачную меланхолию за стеклами очков философа. Не говоря уж о разных там розовых соплях в очах романтика и профессиональном пофигизме во взгляде того же гробовщика.
А еще этот ковбой явно кого-то ждет.
И если мы повернем голову на хриплый крик «виски!», увидим, кого именно. Ну, или, по крайней мере, поймем, кого он на свою голову дождался. Это в салун, чуть не снеся с петель хрупкие створки, спиной вперед привычно вваливается новое лицо нашего рассказа: Подлый Гарри. Впрочем, запоминать это имя не обязательно: судя по слишком наглой роже, слишком болезненному кашлю и не слишком уверенной походке, он лишь временный постоялец на этом празднике жизни.
