Олег оказался с ней в лифте вдвоём. Как я её раньше не замечал, подумал удивлённо. Девочка была серьёзная, каштановые завитки выбивались из косичек на висках. Подняла на него глаза – голубые, чистейшие, ресницы длинные, как у ребёнка.
И вдруг у него засосало под ложечкой. Как я её раньше не замечал?
Она вышла на втором этаже, он поехал дальше, на пятый.
И ещё не раз они оказывались у лифта в одно время, будто Судьба сводила.
А она его заметила, выделила каким-то внутренним зрением из весёлой компании подростков.
У них была своя скамейка по дороге к подъезду. Сидели, стояли вокруг, мальчишки, в основном. Две девочки присутствовали. Одна сидела на спинке, другая – в центре, между мальчиками.
Кто-то рассказывал смешную историю под общий хохот. Он стоял с краю, лицом к ней, и смеялся так заразительно, что она улыбнулась невольно.
И узнала в лифте. И каждый раз при встрече опускала глаза, чтобы он не догадался, что ей нравится. Очень.
Когда в очередной раз проходила мимо их компании, он спросил у Милки:
– Кто это, не знаешь? Я её не видел раньше.
– Дочка новой дворничихи. А задаётся, будто принцесса. Я спросила, как зовут, говорит – Люся. Представляешь, ещё одна Людмила во дворе. Но я Милка, это Людка. А она – Люся!
Он с ней так и не заговорил. Пропускал на ступеньках или во дворе, смотрел вслед. Иногда она оборачивалась, чувствуя его взгляд, и улыбалась.
Имя ей очень шло. Он произносил его про себя перед сном протяжно:
– Лю-ю-ся… – Звучало нежно, как музыка.
Или на уроке, совершенно отвлекаясь от того, что происходит в классе:
– Лю-ю-ся…
Очень долго во взрослой жизни, меняя женщин одну за другой, ни к кому не испытывал такой нежности. И никого так не хотелось защищать, неизвестно, от кого и от чего.
Она с детства мечтала стать врачом. Годы шли, а это желание не проходило. Жили с мамой в маленьком городке. Отца в её жизни не существовало. Тихая, послушная, училась хорошо.
Мама Вера была уборщицей в школе, которую сама и окончила. Директор взял, когда встретил на улице беременную.
– Верочка, ты замуж вышла? Что так рано? Ты же хорошо училась, могла в техникум поступить или в институт.
– Не вышла я замуж, Захар Степанович. Бабушка покойная, спасибо, квартиру оставила, а то бы… отец выгнал из дому. На работу никто не берёт, это ж декрет платить!
– Приходи, зачислим техничкой, до родов поработаешь, а там посмотрим.
Так и осталась, школа рядом с домом, всегда можно сбегать, посмотреть, как дочка, и покормить.
Люся, когда подросла, пошла в ту же школу. Все знали, что у неё мама уборщица. Не дразнили, не то ещё было время. Но и в гости никто не звал.
Маленькой, она играла в куклы не в дочки-матери, а во врача и больного ребёнка. И в третьем-четвёртом классе продолжала играть.
В пятом мама Вера начала задумываться – может, и вправду её девочка станет врачом?
Медицинского института в их городке, естественно, не было, отпускать её одну в большой город страшно. В их окружении никто из своего городка не уезжал, институтов не кончали. Считали, высшее образование – блажь. Можно в два раза, а то и больше, заработать, и не сушить мозги за книгами.
И вдруг Люся спит и видит – доктором! Что она, мать-одиночка, могла сделать для своей девочки, такой старательной, умненькой, красивой?
Мыла утром полы в коридоре школы. Директор приходил рано. Остановила его:
– Захар Степанович, можно вас на минутку?
– Что случилось, Верочка?
– Не знаю, что мне с дочкой делать, хочет быть врачом.
– Ну и какие проблемы? Учится хорошо, даже если сразу не поступит, попытается ещё раз. Будет стипендия, общежитие.
– Боюсь её одну отпускать. Она у меня тихая, домашняя.
– Тогда тебе надо переехать в город, где есть мединститут. Лучше в Ленинград. Набирают лимитчиков на стройки, поработаешь – ну, штукатуром какое-то время, дадут жильё. Ты же никакой работы не боишься? А в любом ВУЗе есть подготовительные курсы.
Переехать надо заранее, за год, лучше за два. А ещё лучше устроиться дворником, сразу дадут служебное жильё. И чтобы Люся поработала нянечкой в больнице на каникулах, или лаборанткой в самом институте. Таким преимущество при поступлении.
Я думаю, она у тебя тоже никакой работы не боится. Знаешь, у меня остались друзья в Ленинграде, попрошу, подыщут тебе работу с жильём. Не боишься – одна с ребёнком в чужом городе, ни родных, ни знакомых?
– Родня от меня и так шарахается, знать не хотят, я же без мужа дочку родила. Позор для семьи. А в чужом городе, какой с меня спрос? Дочка и дочка.
Так Вера с Люсей, девятиклассницей, оказались в Питере.
Новая дворничиха была спокойной и приветливой. Не кричала на ребят, как старый дворник:
– Не шумите, мешаете отдыхать людям! Бросаете банки от пива – руки отсохнут до урны донести?
Попросила:
– Не бросайте мусор, мальчики, спина болит, нагибаться.
Не бросали. С ними по-человечески, и они по-человечески.
– Не выражайтесь громко. Тут дети маленькие во дворе, люди пожилые. Неловко.
Не получалось. Мат прочно вошел в словарный запас, его не замечали. Девчонки в их дворовой компании во всём старались походить на ребят, были, что называется, свои в доску. И выпить, и покурить, и с лёгкостью пересыпать речь матом.
